Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

А уж не сказать ей, что у него есть жена и ребенок — это со стороны Филиппа было и вовсе хамством. Не то чтобы она имела на него какие-то виды, но все равно должен был сказать, хотя бы для приличия!

Нет, она определенно имела полное право чувствовать себя обиженной и не собиралась делать никаких шагов к примирению.

Погода стояла скверная, почти непрерывно моросил мелкий противный дождик. Таким же унылым было настроение самой Бруни; даже в мастерской работать не хотелось — не было, что называется, «куражу».

Единственное, что хорошо получилось, это темно-багровый, почти черный махровый ирис. Но цветок этот, при том что смотрелся очень красиво, никуда не подходил — слишком доминировал над любой вазой и композицией. А кроме того, при взгляде на него почему-то сразу вспоминались похороны: звуки духового оркестра, бормотание священника — и Филипп, молча стоящий около вишневого гроба…

Она с тоской вспоминала о тех нескольких днях, когда они возвращались из Ниццы, и он смеялся, разговаривал — словом, был похож на человека. Увы, эти дни канули в Лету — он снова стал таким же бесстрастным и отчужденным, каким был, когда только приехал в Мюнхен. Хотя нет — пожалуй, еще хуже… В те времена на губах его нет-нет, да и мелькала еле заметная усмешка — теперь же лицо было застывшим и неподвижным, как у робота.

Порой при виде его мрачной физиономии Бруни охватывало острое чувство жалости — а иногда наоборот, тянуло треснуть его чем попало по башке и заорать во весь голос: «Да приди ты наконец в себя — сколько ж можно?!»

Но не может же он навсегда остаться таким! — утешала она себя порой. Ведь он нормальный здоровый мужик, надо дать ему время, рано или поздно он станет прежним…

За эти дни было только одно приятное событие: белый «Ягуар». Она начисто забыла про папин подарок, а ведь сама цвет выбирала!

На следующий день после приезда из Бостона Филипп позвонил ей и сообщил, что в гараже стоит какая-то незнакомая машина. Бруни не сразу сообразила, в чем дело, и, бросив недоеденный завтрак, помчалась смотреть.

Оказывается, отец решил сделать ей сюрприз: «Ягуар» поставили прямо к ней в гараж, с большим алым бантом, привязанным к рулевому колесу, и подсунутой под него карточкой с надписью «От папы».

Он был великолепен: белоснежный, сверкающий, с кожаными вкусно пахнущими сидениями — мечта, а не машина! У Бруни аж в животе все свело — так захотелось сесть за руль и прокатиться с ветерком. Но при нудном характере Филиппа о подобной поблажке, разумеется, и просить было бесполезно!

Она чуть не сказала ему: «Поедем, покатаемся!» — раз самой за руль нельзя, так хоть рядом посидеть. Но потом посмотрела на хмурящееся низкими тучами небо и передумала. Поездкой на такой машине нужно наслаждаться в хорошую погоду, а не когда по ветровому стеклу шлепают капли.

Знакомые начали потихоньку возвращаться в Мюнхен после летнего отдыха, и каждый считал своим долгом устроить вечеринку по случаю возвращения. Но вечеринки получались все как на подбор, безликие и неинтересные.

А может, на нее так влияло еще и присутствие Филиппа. В самый разгар вечеринки на глаза случайно попадалась его физиономия с безразличным отсутствующим взглядом, и настроение резко портилось.

Правда, взгляд у него был не совсем отсутствующий. Стоило ей на вечеринке у Бориса Ланга закурить заряженную травкой сигарету (больше для проверки, обратит ли он внимание) — как тут же, буквально затылком, она почувствовала: смотрит! Обернулась — так и есть, Филипп уже двигался к ней. Бруни сделала вид, что закашлялась, и выкинула косячок.

Сигареткой угостил ее сам Борис, при этом взахлеб расписывал, какой «прилив вдохновения» подарил ему медовый месяц, проведенный на Гавайях, какие там краски, какие закаты! Его молодая жена стояла рядом, обняв мужа за талию и томно склонив ему на плечо голову, и метала на Бруни ревнивые взгляды из-под накладных ресниц.

Несколько раз Бруни звонила Иви, но та, судя по всему, до сих пор не вернулась из Ниццы. Если бы приехала, наверняка организовала бы что-нибудь веселенькое — хоть душу отвести можно было бы в хорошей компании.

К себе она никого не приглашала, кроме Гарольда — после очередного теннисного матча он намекнул, что не прочь взглянуть на то, что так красочно описано в журнале. Он явился нарядный, как жених, с букетом красно-белых лилий. Бруни думала, что визит его продлится час-полтора, но получилось так, что засиделся он у нее чуть ли не до ночи.

Сначала они прошли по всем комнатам — он восхищался, разглядывал интерьеры, задавал вопросы и снова восхищался. Потом спустились в мастерскую — там тоже было на что посмотреть. А потом сидели в гостиной, пили коктейли и болтали — в основном, об искусстве.

Бруни, словно в шутку, рассказала о замечании Эрики насчет выставки — ей было интересно, как отреагирует Гарольд. Ничего смешного он в этом не нашел — наоборот, спросил, не собирается ли журнал «Светская жизнь» стать одним из спонсоров.

Потом они опять спустились в мастерскую — Гарольду захотелось взглянуть на новый сварочный аппарат (известно, что мужчины любят всякие механические приспособления).

Аппарат тоже получил свою долю восхищения: Гарольд осмотрел его, включил и обжег себе палец, так что остался совершенно доволен. Бруни же, глядя на него, вдруг вспомнила, как когда-то водила по мастерской Филиппа, а потом подарила ему вазочку «миллефиори». Может быть, именно это воспоминание и заставило ее презентовать гостю небольшую посудинку переливчато-бирюзового цвета с ромашками по ободку. Подумала, что Гарольд не курит и, значит, окурки в ней гасить не будет.

Кажется, он здорово растрогался.

В Вену Амелия сорвалась внезапно. В одно прекрасное утро позвала его в кабинет и сообщила:

— Послезавтра я еду в Австрию. — Поморщившись, снизошла до объяснения: — В субботу начнется Октоберфест[10]— весь город провоняет пивом, и туристы наедут, не протолкнуться будет. Так что я собираюсь отсюда слинять.

— На машине поедем? — спросил Филипп.

— На «Ягуаре», конечно! Будет прекрасный случай его обновить! Да, и вот еще что — я в Вене обычно в «Стайле» останавливаюсь. Могу заказать нам люкс на двоих, или, если ты предпочитаешь жить отдельно, закажи себе сам что хочешь.

Он уже собирался сказать, что закажет себе отдельный номер, и вдруг подумал — ой-ой, а может, именно этого Амелия и ждет?! На миг представилась жуткая картина: пока он спокойно спит в своем номере, госпожа баронесса втихаря смывается из отеля, возвращается заполночь, пьяная и обкурившаяся, и устраивает стрр-риптиз в вестибюле.

— Заказывай люкс.

— Тогда расходы пополам, — быстро сказала Амелия, глаза ее блеснули знакомым ехидно-победным блеском.