Сергей Орлов. Воспоминания современников. Неопубликованное - Сергей Владимирович Михалков
Шрифт:
Интервал:
…Пусто в городе Пекине,
Все дома темным-темны,
Только звезды в небе синем
Над Пекином зажжены.
Два китайские солдата
Повстречались нам впотьмах,
Два знакомых автомата
Дулом книзу на ремнях.
Ни машин, ни пешеходов,
Ни китайских фонарей,
Молчаливо спят у входов
Морды каменных зверей.
В магазине на витрине
Только лозунги видны.
Пусто в городе Пекине,
Но у каменной стены…
Два китайские солдата
Повстречались нам впотьмах,
Два знакомых автомата
Дулом книзу на ремнях…
Картина мрачная и холодная. Еще не зная многого из того, что узнали мы через пять — семь лет о Китае, поэт, только соприкоснувшись с «каменной стеной», сразу почувствовал людское отчуждение, и холод пробежал по его строкам. «Два знакомых автомата» — ему ли, Орлову, не узнать было отечественного оружия, по-дружески переданного нами и вдруг зловеще показанного в пекинском сумраке. Можно понять, какая суровая тревога коснулась сердца поэта, столько пережившею на недавней мировой войне, и какая горечь полыхнула в нем, когда в Мукдене увидел он в полном запустении памятник своим побратимам, советским танкистам, освобождавшим Азию от японских захватчиков и погибших там.
…Камешку в Мукдене
Двадцать пять годов.
На его ступенях
Никаких цветов.
В городе Мукдене
Камень в сто пудов.
В нашей поэзии еще не было таких стихов. Впервые продиктовало их чуткое, мужественное сердце Сергея Орлова.
…А в тот далекий ленинградский вечер, когда мы сидели и разговаривали, никаких стихов не касались. Живые детали, самые малые приметы увиденного и почувствованного Орловым волновали нас больше всего. В кабинете были уже Виолетта Степановна, его жена, мать Екатерина Яковлевна, и Сергей Сергеевич, задернув на окне штору, стал показывать нам снятую им в Китае любительскую цветную кинопленку.
— Вот все, что разрешили нам снять, — сказал он, настраивая в темноте проектор.
И на стене заколыхались дивные краски, залепестились, зафонтанились цветы, цветы, цветы. Их было много, самых разных, редких, причудливых. Но они не радовали нас. Они казались нам холодными, словно в инее на белой стене.
5. Белые сквозняки
Занятый журналистскими делами в Ленинграде, а потом секретарскими — в Москве, в российском Союзе писателей, Сергей Орлов душой часто рвался в синеву Белозерья, но приезды его на родину были редки. Командировочные задания уводили совсем в другие места — и по нашей стране, и по многим странам Запада и Востока. В сутолоке вокзалов, в громе аэродромов он тосковал по прохладной тишине родного Севера.
…Всюду с ревом города
На земле зимой и летом
Низвергались в никуда,
Словно водопады света.
Не было ни зим, ни лет,
Были тропики и холод,
Снег и пальмы. Белый свет
Мчался, как волчок веселый.
Но однажды на краю
Взлетной полосы, на пашне
Вдруг припомнил жизнь свою
Разом всю, как день вчерашний…
Вспомнил молодость свою,
Как горящую ракету
В том бою, году, краю
И ушел и сдал билеты.
Много ныне по-туристски странствующих поэтов. Пестрота пейзажей и городов — это приставленная к глазам разноцветность игрушечного калейдоскопа. Стеклышки крутятся, выстраиваясь на миг то одним, то другим узором, и зажигают глаза — тоже на миг — усталым удивлением. Такое кочевническое видение не задевает сердца, не будит мысль, а только тешит тщеславие.
Поездки же Сергея Орлова были граждански заостренными. Его вело желание ощутить космический ветер времени, примерить правду, выстраданную им и его Родиной, к жизни иных народов и земель. И всегда в нем по-фронтовому горело чувство защитника и вестника этой правды.
Родина для человека, граждански самоустраненного, духовно не связанного с ее историей и культурой, всего лишь паспортное обозначение. Такой человек не живет, а проживает, словно очутился по воле случая на временной пристани. Дунет непогожий ветер — и уносят волны бог знает куда. Устойчивость человека покоится на чувстве Родины. Родное видится и вширь, и вдаль, и вглубь любящему сердцу.
Сергей Орлов тревожно любил Россию. Вся его огневая поэзия — признание в этом.
Россия — Родина моя,
Холмы, дубравы и долины,
Грома морей и плеск ручья,
Прими, Россия, слово сына!
Ты стала всем в моей судьбе,
А мне за жизнь свою, признаться,
Как матери, в любви к тебе
Не доводилось объясняться…
Россия — Родина моя!
Цвет знамени, цвет ржи, цвет неба
В них слава древняя твоя
Взлетает с новою на гребень…
И видел он, видел, когда складывал эти строки, синеву родного, древнего Белозерья. Точно так, как Александр Яшин, создавая многие свои книги, видел сосновые гривы и ржаные озера отеческого угла за Никольском-городком, а Николай Рубцов — болотные, клюквенные, глухие просторы за Тотьмой. В этой смотровой направленности не узость, не ограниченность взгляда, а соприкосновение к тайному огню поэзии — Родине.
Светлый Север, лес дремучий
В узорочье, в серебре…
Как медведи, в небе тучи
Черно-буры на заре.
Ели словно колокольни,
Тишина, как спирт, хмельна,
И из трав встает над полем
Рыжим филином луна.
Пенье вёсел, скрип уключин.
Рокот журавлиных стай…
Не скажу, что самый лучший,
А милей всех сердцу край!
В последний раз мы встретились с Сергеем Орловым в Вологде за два месяца до его кончины. Он приехал вместе с художниками как член Комитета по Государственным премиям для осмотра в здании драмтеатра прекрасно выполненного интерьера, выдвинутого на соискание премии. Встретились мы опять-таки в старом «Золотом якоре». В городе появились уже новые гостиницы, но Орлов всю жизнь был верен своим первым привязанностям — остановился там, где много раз останавливался прежде.
Пришли мы в номер с Леонидом Николаевичем Бурковым — другом юности Орлова по Белозерску, человеком военным, душевно любящим поэзию и поэтов. По-братски обнялись, расселись друг против друга, и так стало хорошо, тепло от взаимной близости. Никаких особых перемен в Сергее Сергеевиче мы не нашли, разве что след утомленности
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!