Наследники Борджиа - Виктория Дьякова

— Камни эти не только мне дороги, — глухо ответила ему Джованна, и в почти черных от слез глазах ее застыла глубокая, неизбывная печаль. — В них — все истины человечества, вся долгая и скорбная его судьба. А то, что сказал ты, Никита Романович, — верно: меня любили здесь. Но в том-то и состоит Господне наказание мне, Джованне де Борджиа, герцогине Романьи и Валентино, никогда не верившей в любовь и ничего не любившей, кроме власти и денег — разрушить жизнь тех, кого сама полюбила. Своими руками убить любовь, столь поздно народившуюся. Уж говорила тебе не раз об этом, Никитушка. И потому я обманула брата твоего, князя Алексея Петровича, которого только использовала для себя, чтобы утвердиться на земле русской, в доверие войти. Потому соблазнила и второго брата твоего, князя Андрея Андомского, столкнула его лбом со старшими братьями, дабы вынес он мне из монастыря ларец де Борджиа, а потом сама же до плахи его довела, до петли палаческой, чтобы не выдал меня никому. Подговорила сестру твою Ирину Андреевну, чтоб донос на мужа своего и свекровь лютую написала. Но то уж не из-за камней сотворила я, а из жалости к ней женской. Да и Алексея Петровича пожалела я под конец. Должна была бы позволить ему умереть. Да не поднялась рука. И тебя хотела сбить с пути истинного, чтоб с братом стали лютыми врагами. А не смогла. Потому что, прав ты, Никита Романович, меня любили здесь. А кроме как здесь — нигде и никогда. Знала я, что очень горькой выйдет наша последняя встреча с тобой, Никита. Но и тебе помогла я, разве поспоришь ты? Отдала камень свой заветный, гелиотроп. Для чего? А как раз для того, чтобы прошел ты в монастырь со своей дружиной и защитил ту землю, где меня любили. И себя защитил. Силу свою готова я против бывших соратников своих обратить, ибо предали меня воины мои и послали убийцу, что всадил мне кинжал в спину. Так что невелика моя рать: вдвоем мы с Гарсиа только против тебя и против них тоже. Но ларец отдай мне, Никита. За него я не пощажу эту землю и никого не пощажу. Отдай ларец — и мы вместе одолеем врагов, осадивших монастырь.

Князь Ухтомский слушал ее, низко опустив голову. Он даже как-то стал ниже ростом. Казалось, каждое признание Джованны вбивает его в землю, все глубже и глубже, в могилу. И даже когда она перестала говорить, он не поднял лица.

— Не думай, Никита, — Джованна подступила ближе к нему, — разве мало горя принес злосчастный ларец тебе, друзьям твоим, родне? Ничего ты не выгадаешь за камни эти, даже если продашь их после — проклятое золото получишь в руки за них. Разрушат они жизнь твою. Всю душу вытянут. Как собака преданная, только хозяина они признают, а остальным всем, чужим незваным, несут погибель. Таков древний зарок, на них лежащий. Отдай ларец, Никита. Отдай тем, кто уже сам себе жизнь порушил и ушел в стенаниях и проклятиях в мир иной. А тебе и людям твоим под солнцем ярким да небом голубым землю пахать надобно, детей растить — жить и радоваться. Если хоть на йоту веры в тебе ко мне осталось — отдай. Не от жадности, не от корысти прошу, от любви своей к тебе прошу, молю. Не дороже мне камни эти любви твоей. Ничего нет для меня ее дороже. Будь иначе — не отдала бы тебе гелиотроп, не приняла бы предательский кинжал в спину. Но позволь мне, принц де Ухтом, последнее доброе дело сделать, чтобы любовь свою доказать, — печаль из жизни твоей увести. Пусть мне одной кручина та достанется. Видно, крест мой таков, томиться в вечном плену наследия Балкиды.

В незапамятные времена, задолго до Христа, до Соломона и Моисея, шла по аравийской пустыне белошерстная одногорбая верблюдица с большими ласковыми глазами, синими, как небеса над ней. Несла она дорогую и прекрасную ношу — юную девушку в нежно-розовых шелках. Кожа красавицы цвета темной меди сверкала на солнце будто лакированная, густые волосы, собранные на затылке, напоминали пышный черный цветок. Звали девушку Масара и была она дочерью могучего бедуинского царя. Отправлялась царевна на прогулку и везла при себе золотую шкатулку с «игрушками», разноцветными каменьями необыкновенной величины и прозрачности, с которой никогда не расставалась.

Шкатулку подарил царевне в день помолвки ее жених, сын нубийского вождя. И, как сказал он сам, добыты драгоценности были в недрах черной Африки — там, где в окружении непроходимых джунглей гремит пенящимися водами огромный водопад. Это его струи отшлифовали камни и придали им ослепительный блеск и насыщенность редких цветов. Казалось, внутри каждого из камней бьет освежающий брызгами фонтан.

В тот день ничто не предвещало беды. Боги пророчили царевне счастливое и богатое будущее. Она ехала на прогулку, весела и беспечна. Стояло раннее утро, и над пустыней распространялся чистый перламутровый свет. Холмы и дюны светились мягкими коричневыми и багровыми красками. В прохладном воздухе горизонт казался таким близким, будто его можно достать рукой. А маленькое облачко в безупречно лазурном сиянии неба совсем не представлялось опасным.

Но облако двигалось. И вырастало с каждым мгновением. Юная царевна не обратила на него внимания — сезон песчаных бурь в пустыне давно прошел. А облако цвета желтой охры приближалось быстрее ветра и становилось все шире и шире. Клубящаяся желтая туча заслонила полнеба, и солнце померкло. Зловещее покрывало обволокло собой перепуганную девушку.

А когда посланные ее отцом бедуины прискакали на место несчастья — от облака уже не осталось и следа. Снова сиял радостный, солнечный день. Весна была в разгаре. Только между двух песчаных холмов лежали удушенная царевна с застывшим на лице выражением нечеловеческой предсмертной муки, и ее мертвая верблюдица, из белой превратившаяся в пегую. Со времени обручения Масары с нубийским принцем минуло всего лишь десять дней.

Ларец принцессы пропал. И сколько ни искали его потом царские слуги — при жизни безутешного отца Масары, и в царствование двух братьев ее, и их сыновей, и сыновей их сыновей — так ничего никогда не нашли они. Ни единого следа, ни единого пятнышка — все поглотила пустыня.

Пронеслись столетия. Давняя трагедия забылась. На месте гибели царевны вознесся богатый город, названный Иерусалимом. И только об утерянных прекрасных камнях люди никак не хотели забывать. Из поколения в поколение передавали они легенды о чудесных свойствах погибших сокровищ. Говорили, что хранившиеся в шкатулке алмазы могли сделать человека невидимым, а индийские агаты одаряли его красноречием. Сердолики утешали гнев. Жадеиты наводили сон. Аметисты внушали любовь, а гранаты изгоняли из человека бесов. Рассказывали также, что от синевы аквамаринов, подаренных некогда царевне Масаре ее женихом, бледнела в небе Луна, а в переливах селенитов она становилась то больше, то меньше размером. Пурпурные рубины сберегали от молний и наводнений, черноватые ониксы давали власть над другими людьми и проясняли ум. Малахитовы пластины усиливали духовную мощь человека, а редкие прозрачные цирконы помогали ему распознать истину. Черно-синие сапфиры спасали от клеветы, а зеленые хризопразы приносили богатство. Изумруды охраняли от укуса змей, хризолиты прогоняли ночные кошмары, нефриты укрепляли жизненные силы и исцеляли больных, а желто-оранжевые топазы помогали снискать расположение царя и вельмож. Карбункулы, иные цвета как вино, а иные — как трава, соперничали красотой с хризобериллами и способствовали победе над врагами.