Лоуни - Эндрю Майкл Херли

Мать по-прежнему держалась за косяк двери.

— Боюсь, вы ошиблись домом, — сказала она. — Мы вас не ждали.

Паркинсон взглянул на отца Бернарда и ухмыльнулся:

— Мы любим обходить в Пасху все большие дома. И мы подумали, что небольшое представление тут придется по вкусу, раз уж погодка такая паршивая.

— Ну, может быть, мы лучше придем в деревню и посмотрим на вас в другой раз? — предложила Мать.

— А мы долго не задержимся, — усмехнулся Паркинсон.

Он каким-то образом переступил порог, так что Мать не заметила, и ей ничего не оставалось, как отступить назад и позволить этим людям войти. Они кивнули, выражая благодарность, и вытерли ноги о коврик — святой Георгий, Браунбэгс, янычар и другие; один из них быстро проскользнул в дом. Он был полностью запеленут в черный плащ. Лошадь Олд Болл вошла последней. На лошади была коричневая рубаха, на палку был надет настоящий лошадиный череп, внутри которого клацали стеклянные глаза. Череп вращался, ухмыляясь, как та мерзкая тварь, которую мы нашли ночью в лесу.

Тот, кто был скрыт под плащом, наклонил лошадиную голову, чтобы пройти в дверь гостиной.

Когда голова качнулась вниз, мисс Банс отшатнулась и схватила отца Бернарда за рукав.

— По-вашему, это хорошая идея? — прошептала она, когда все гуськом прошли в гостиную. — То есть это же может быть кто угодно. Это что, какой-то языческий обряд?

— Ох, Джоан, это традиция, — объяснила Мать. — Мы всегда смотрим представления ряженых.

— Что, здесь? — удивилась мисс Банс.

— Ну, не здесь. Послушайте, это просто ради развлечения, — попыталась Мать успокоить девушку.

— Развлечения?!

— Ну да, — сказала Мать, сама не полностью убежденная в этом.

Она последовала за мужчинами и начала освобождать место для представления.

* * *

Мать, возможно, сомневалась в том, впускать ли ряженых в дом, но теперь, когда ряженые уже были здесь, она быстро взяла дела в свои руки. Мать быстро их впустила в дом и еще быстрее наверняка выпроводит.

Миссис Белдербосс вместе с мисс Банс были отправлены заниматься сэндвичами и чаем, в то время как Родитель и Дэвид постарались собрать как можно больше хрупких предметов и вынести их в прихожую.

Я помог отцу Бернарду перенести стол к окну, чтобы освободить пространство. Он поглядывал одним глазом на ряженых, которые дожидались, пока мы все приготовим. Паркинсон подозвал Клемента и сунул ему старую штору, которую тот повесил на шнуре между двумя подсвечниками, так что получилась самодельная кулиса, откуда участники представления могли выходить.

— Не думал я, что они явятся сюда, — сказал отец Бернард.

— Вы о чем, преподобный отец?

— Я тогда ничего не сказал Клементу, но мистер Паркинсон уже обещал привести ряженых в «Якорь». Я подумал, что это просто болтовня за кружкой эля. А у него их целая орава.

— Думаете, их стоило впускать, преподобный отец? — удивился я.

Отец Бернард бросил взгляд на артистов:

— Почему нет? Из-за того, что сказал о них Клемент?

— И из-за того, что мы видели в лесу.

— Слушай, Тонто, мы не знаем, имеют ли эти люди к тому происшествию хоть какое-то отношение. На самом-то деле. — Отец Бернард снова посмотрел на ряженых и тихонько засмеялся: — По-моему, они вполне безобидные. Да и вообще, как это будет выглядеть, если мы сейчас попросим их уйти? Думаю, будет лучше всего, если мы дадим им выступить. Что они собираются делать?

— Не знаю.

— Вот именно. Не беспокойся о том, что сказал сейчас Клемент. Это дела местных. Нас это не касается. Хорошо? — улыбнулся отец Бернард.

— Да, преподобный отец, — ответил я, далеко не так убежденный в этом, как он.

Отец Бернард улыбнулся Матери, которая подошла с дорогостоящей на вид лампой и поставила ее на стол, от греха подальше. Она бросила взгляд на священника и пошла помочь Дэвиду снять хрупкую хрустальную вазу с каминной полки.

— А что бы отец Уилфрид сделал с этими нашими друзьями, Тонто? — поинтересовался отец Бернард.

— Я не знаю.

— Не сказать чтобы ты много говорил о нем. Ты ладил с ним?

— Наверно.

— Только наверно?

— Он много делал для бедных.

Отец Бернард посмотрел на меня и улыбнулся:

— Это точно. Я знаю, Тонто. — По просьбе Матери он начал задергивать шторы. — Я спрашиваю только потому, что сам не так много знаю об этом человеке. То есть я знаю, что его очень уважали, но был ли он сам доволен тем, что делал, как по-твоему?

— Думаю, да.

— Я имею в виду, каким он казался незадолго до смерти?

— Каким казался?

— Да.

— Я не знаю.

— Как по-твоему, у него было что-нибудь на уме?

Из-за занавеса раздался звук колокольчика, и Мать выключила верхний свет.

— Я не знаю, преподобный отец.

Отец Бернард понял, что я прикидываюсь тупым, но лишь улыбнулся и переключился на ряженых.

— Кто это у вас в лиловом? — шепотом спросил он, указывая на актера, приклеивающего свой ус на место.

— Янычар, — ответил я.

— Злодей? Он похож на злодея.

— Да.

Первым из-за кулис показался Коллиер, одетый в поношенный килт, балахон арлекина и цилиндр, похожий на сломанный колпак дымовой трубы. На руке у него висела плетеная корзинка.

— А это кто? — спросил отец Бернард, прикрывая рот.

— Это Браунбэгс, — ответил я. — Он собирает деньги.

— Деньги?

— От вас ждут, что вы дадите немного денег, перед тем как ряженые начнут представление.

Браунбэгс обошел всех присутствующих; все, покопавшись в карманах в поисках мелочи, бросали монетки в корзину. Каждый раз, когда раздавался звон металла, Браунбэгс касался пальцем полей цилиндра. Закончив собирать деньги, он прочитал:

Мать захлопала, все остальные последовали ее примеру. Браунбэгс удалился, а вместо него на сцену вышли святой Георгий и его дочь Мария.

— Это не тот ваш парень из Литтл-Хэгби? — шепотом спросил отец Бернард.

Я вгляделся в актера. Отец Бернард правильно понял: Марию изображал тот долговязый алтарник, помогавший священнику на заутрене. Теперь он был в белокуром парике и белом платье, запачканном по подолу грязью.