Ловчий в волчьей шкуре - Владимир Свержин

– Нет, Пусик, нет! Даже и не думай! У тебя есть гениальный план насчет мышей, вот и следуй ему.

Она резко повернулась и зашагала к лестнице.

– Постой! – вслед ей пытался взывать четвероногий голос совести, однако на этот раз тщетно.

А спустя минуту дворецкий, несколько ошалевший от яростного натиска высокородной дамы, невесть откуда появившейся у дверей, объявил, трижды ударив об пол церемониальным жезлом, дабы привлечь растворенное в пьяной атмосфере внимание пирующих:

– Ее королевское высочество, принцесса и престолонаследница Алина Гуральская!

Уж и не помню, говорил ли я, какой эффект производит внезапное появление этой чернокудрой черноглазой красавицы на мужскую компанию, особенно подвыпившую. Если говорил, то повторю – сокрушительное. Примерно, как попадание каленого ядра в воз сена – вокруг только щепки и пламень. Скажу прямо, есть случаи, когда повторяться легко и приятно, особенно в присутствии самой Алины.

Но к делу. Когда принцесса с пылающим от праведного гнева лицом грациозно вплыла в пиршественную залу, компания, преимущественно мужская (если не считать собачек, бродящих тут же или в ожидании лакомых кусочков вытягивающих мордочки из-под столов), так вот, компания замерла, не донеся до открытого рта подцепленный кинжалом ломоть мяса или полный вина чеканный кубок. Первым нашелся граф де Монсени, как наиболее закаленный в борьбе с ее гуральским высочеством.

– О, благородная дама Алина! Вам уже лучше? – он выскочил из-за стола и, расталкивая жавшихся к ногам псов, бросился к принцессе. – Какое счастье, что вы скрасили наше грубое мужское общество своим нежданным появлением.

Слово «нежданным» он произнес много тише, склоняясь перед высокородной гостьей и подавая ей руку, чтобы отвести и представить тому, под чьей справедливой властью последние годы процветала Савойя. Алина церемонно протянула ему свои нежные пальчики, он принял их, подставив твердую, привыкшую к рукояти длинного меча ладонь, и растянул рот в улыбке, делая знак музыкантам играть торжественный выход.

– Если вы сболтнете хоть одно лишнее слово, – продолжая галантно улыбаться, процедил де Монсени, – ваш муж умрет. Если вы думаете, что это пустые слова, вы ошибаетесь. Стражники, которые вас упустили, – уже колодники, а если выяснится, что помогли вам сбежать, – закончат дни на галерах.

– Я принцесса, – ему в тон отвечала гуральская гостья. – Мое законное место – на пиру, а не в застенках. И прекратите меня пугать, это роняет ваше достоинство!

Иногда Алина демонстрирует пропасть, ну, в смысле, бездну ума. И всякий раз это производит неожиданное и грандиозное впечатление на окружающих. Но иногда ей взбредает в голову изображать взбалмошную глупышку, и в этом ей всегда удается достичь полной достоверности.

Вот, примерно, как сейчас: она будто не понимала нависшей опасности и досадовала лишь на неучтивое поведение хозяина замка. Она плыла по пиршественной зале, сопровождаемая изрядно затуманенными, но восхищенными и порой не слишком деликатными взглядами. Красивое платье выгодно подчеркивало фигуру, словом, всеобщее внимание принадлежало ей безраздельно.

Вот тут я вынужден остановиться, ибо по неосторожности показал сей отрывок Алине, и буря ее эмоций едва не разорвала в клочья мои словесные упражнения вместе с их скромным автором.

– Красивое платье?! – возмущенно расширив глаза, повторила Алина негромко и очень спокойно, но я сразу понял, что сморозил какую-то потрясающую бестактность. – Красивое платье?! – вновь произнесла она, понижая голос почти до шепота. – Да ты вообще понимаешь, что говоришь?! Это же именная коллекция Клода де Фюнсака! Чтоб ты знал, пожизненного главы фешн-ассоциации Европы. Ты представить себе не можешь, чего мне стоило уговорить Клода сделать для меня эту аллюзию на бургундскую моду начала XVI века с гуральскими мотивами. Это же натуральный пурпур, а не какой-нибудь там химический краситель и персидский золотой атлас из коллекции Реза-Пехлеви! Да ты знаешь, что одна только фольклорная ручная вышивка на фальш-рукавах и вороте бархатного роба стоит больше, чем вся мебель в твоей комнате?!

Честно говоря, в моем жилище совсем немного мебели, и вряд ли она дорого стоит, учитывая, что ее привезли с какой-то распродажи. Но принцесса, конечно, имела в виду не это. Хотя до сих пор не понимаю, что. Ведь если раньше получалось, что она распускала завязки на котт ми-порти, то откуда, спрашивается, взялся роб? Каждому же известно, что роб надевается поверх котта. Получается, что Алина, обезвредив стражу, вернулась, принарядилась и потом лишь отправилась пировать в компании его высочества Филиберта? Но оставим это на ее совести, возможно, память слегка изменяет ей. Я же, в свою очередь, прекрасно запомнил чудесный пояс из чеканных золоченых пластин, украшенных драгоценными камнями, охватывающий ее стан, и соболью накидку, о которой, помнится, уже говорил.

Фух! Надеюсь, у Алины больше нет ко мне претензий, так что продолжу. Юные пажи освобождали дорогу гуральской принцессе, спеша при необходимости убрать с пути безразличную к правилам этикета гончую или же, простите меня за подробности, следы ее недавнего пребывания на этом месте.

Поднявшись с золоченого кресла, Филиберт Савойский бросился навстречу очаровательной незнакомке.

– Надеюсь, вы все запомнили? – через губу прошептал граф и с поклоном величественно передал руку гостьи впечатленному герцогу Филиберту.

– Что за волшебный облик? – замурлыкал титульный король Иерусалимский. – Каким счастливым звездам я обязан вашим появлением, сударыня?

– Ее высочество – супруга славнейшего маркиза де Караба. Я уже имел счастье говорить с вами о нем, – напомнил де Монсени.

Во взоре герцога Савойского появились разочарование и легкая грусть, и он не смог удержать печального вздоха.

– Ну да, муж. Ты, кажется, говорил, Констан.

Он торжественно подвел Алину к почетному месту, держа ее за кончики пальцев и совершенно не собираясь отпускать их. А в это время расторопные пажи уже ставили второе золоченое кресло во главе стола.

– Быть может, вы слышали, – почтительно склонив голову, продолжал мессир Констан, принимая на себя роль любезного хозяина и галантно подкладывая принесенные слугами лакомства в серебряные тарелки его и ее высочеств, – это известная история: маркиз де Караба спас Гуралию от ужасающего великана-людоеда, и в награду отец-король отдал ему руку своей единственной дочери.

– Но сердце мое он покорил сам, – с лукавой усмешкой напомнила прекрасная дама.

– О, не сомневаюсь, – на губах де Монсени мелькнула до жути любезная усмешка. – И вам об этом не следует забывать.

Он наклонился, подкладывая на край тарелки еще кусочек фуа-гра. Заглушаемый гомоном и звуками музыки, тонущий в лае собак и перезвоне кубков, голос графа не достигал слуха высокого гостя. Впрочем, того вовсе не интересовало, о чем там шевелит губами любезный хозяин замка. Он уставился на соседку, как на изысканное дополнение к своему ужину, и, дай волю, тут же начал бы пробовать на ощупь. Но время и место не располагали к подобным действиям, зато давали возможность вести светскую беседу.