Бабы строем не воюют - Елена Кузнецова

Анна ждала чего угодно: взрыва радости, слез облегчения, недоверия, в конце концов, но ответом ей было полное молчание; лица отроков даже приобрели какое-то туповатое выражение, и боярыня испугалась:

«Не поверили! Не убедила я их! Или… может, боятся поверить? Ждали-то другого…»

Ей было невдомек, что испытанные отроками облегчение и радость от ее слов вошли в противоречие с тем, что вложила в их головы Великая Волхва, и разум их просто не успевал справиться с такими сложностями.

«Ладно, остальное отец Михаил по своим местам расставит, слово Божье все преодолеет».

Так и не дождавшись внятного ответа на свои слова, она продолжила:

– А сейчас ступайте. На все расспросы отвечайте, что гневалась я на вас, но не так чтобы очень сильно, потому как вина ваша намного меньше вины Кузьмы: он для вас начальный человек, а вы всего лишь ему подчинились. Ваше дело теперь хранить тайну и продолжать учебу, но так, чтобы стали вы самыми лучшими, самыми умелыми. Все, ступайте.

«Вот этому все охотно поверят: Кузька-то от меня с расквашенной физиономией выскочил, а вы целехоньки.

Хорошо, что их несколько человек. Один бы не выдержал, хоть с кем-то, но поделился бы, тяжело в их возрасте тайны хранить. А так они друг с другом шушукаться смогут. Лишь бы не подслушал никто. Ну да ладно, я с ними о том еще не раз поговорю».

И опять Анна сидела в своей горнице, прислушивалась к удаляющимся шагам, обдумывала только что произошедшее и прикидывала, как ей теперь поступать с поверившими (поверившими ли?), но почти незнакомыми ей мальчишками. Снова и снова вспоминала, как помертвели лица отроков, когда она про волхву заговорила, сравнивала с тем, что сама когда-то испытала, взглянув в глаза этой ведуньи, и через это и страх мальчишек становился ей чуточку понятнее.

Снова и снова боярыня натыкалась в своих воспоминаниях на глухое молчание и туповатое выражение лиц отроков. Непонятно. Она не этого ждала, не этого добивалась. Когда Кузька понятно и ожидаемо превратился в испуганного заплаканного мальчишку, Анна этого и хотела, этим и удовлетворилась – внешний вид и поведение племянника стали такими, какими в ее понимании и должны были быть. И Дарену, и Листвяну она тоже привела в тот вид, которого ждала и добивалась. Про девиц уж и говорить нечего – по несколько раз в день в надлежащую ипостась приводить приходится, а по внешнему виду и поведению прекрасно видно, удалось это или нет. А вот с этими мальчишками…

«Опять ты, Анюта, сама перед собой неумехой выставилась! Да сколько ж можно-то? А как было не выставиться? Девиц-то как облупленных знаю, по малейшей мелочи понимаю их настроение и мысли, племянников тоже – с колыбели их во всяких видах видывала, даже и подкармливала, когда у Татьяны на двоих близнецов молока не хватало. И с бабами вроде Дарены и Листвяны… всякое случалось, иной раз не то что без рукоприкладства, а даже и без слов схватывалась, но всегда могла поражение от победы отличить. А вот с отроками, в языческих обычаях взращенными…»

Муж, особенно воинский, словами Киприана: «Встать! Смирно! Приказывай, матушка-боярыня!» – наверное, удовлетворился бы, а вот Анне этого не хватало. Дело в том, что все эти слова, движения и вообще весь воинский настрой мальчишки выучили совсем недавно, а вот что у них лежит в глубине, Анна себе представляла очень плохо, а потому не знала, в какой вид они должны прийти после ее слов и действий.

Что под бравым видом и заученными словами воинских команд и обращений можно спрятать какие угодно чувства, она знала прекрасно. Для женщины вполне привычно с покорным видом выслушивать то, что ей говорят муж или старшие, кивать, когда хочется возражать, и соглашаться, даже если так и подмывает взяться за скалку. И не менее привычно, выслушав все, поворачивать дело по-своему, порой так, что никто и не поймет, почему так вышло. А и поймет, так все равно уже поздно что-то менять.

Вот и старалась Анна понять, чего от этих, пока еще совсем чужих для нее отроков можно ждать, чтобы знать, чего от них надо добиваться.

Когда-то только привезенная Фролом в Ратное Анна буквально наткнулась на то, что не знает, как правильно вести себя с холопами. Нет, подневольные-то люди у батюшки Павла Петровича были: закупы, еще чем-то обязанные ему, но сами людишки вольные, да и наемных работников отец Анны умел держать в кулаке. Порой и не угадаешь, кто закуп, а кто нет. А вот холопов у себя купец Павел не держал – невыгодно, кормить надо, как всех, а работают из-под палки, своего интереса в работе не видят. Если и попадались холопы – жизнь купеческая по-всякому поворачивается, то проще их продать, чем морочить себе голову такими хлопотами.

Да и с закупами не все так просто было. Батюшка Павел Петрович твердо поставил раз и навсегда: бабы закупами не повелевают! Так и говорил: «Они у меня РАБОТАЮТ, а не в услужении пребывают. У МЕНЯ, а не у баб и девок моих! Не справляетесь сами с домашними делами, скажите – я прислугу найму, а увижу, что работниками распоряжаетесь, враз отучу!» И отучил – даже подружки-соседки шушукались: «Полон двор закупов, а Анька сама половики выбивает. Хи-хи-хи». Матушка сказывала, что обычай этот у них в семье еще от деда Петра Афиногеныча пошел. Она как-то по молодости сунулась к свекру с «…и отпусти нам долги наши, яко же и мы отпускаем должникам нашим…», да так получила! А потом еще и муж добавил.

Так что пришлось Аннушке, молодой невестке Корнея, учиться людьми повелевать. Потом не раз то учение вспоминала, да с благодарностью. Когда наставляла Аньку-младшую и Машку: «Сами ничего руками не делайте, а сумейте приставленным к вам девкам все объяснить, да без крика, ругани и рукоприкладства», – слова свекрови Аграфены повторяла.

Вот и сейчас вспомнила, да только мальчишки-то не холопы, вряд ли та наука пригодится, а Аристарх велел искать в жизни похожее…

«Где искать-то? Отроки, отроки… какие у нас здесь отроки есть? Эти-то из последнего набора, а началось все с того, что Корней о Младшей страже вспомнил. Сначала Мишаня, Демьян и Кузьма, а потом… Ага, вот – крестники! Роська, Дмитрий, Артемий, Матвей. Можно сравнивать? Они ведь тоже где-то обретались до того, как с нами встретились, и жизнь у них ох какая непростая была, а к нам через святое крещение… Да, похоже.

А что именно похожего? Артемий искусник изрядный, по сравнению с ним мои опричники простоваты, да и по сравнению с Дмитрием тоже – он прирожденный воин. Матвей? Тут и сравнивать нечего, Матвей ото всех наособицу, а вот Роська… Да, Роська! Вот у парней сейчас лица туповатые – не смогли сразу осмыслить свалившуюся на них беду. И у Роськи, когда его в Турове судили, точно такое же лицо было! А потом он через крещение волю получил, и ребяток я с Божьей помощью силой креста животворящего из-под власти волхвы освобожу!

Значит, так и надо поступать: смотреть на них так же, как я на Роську смотрю… То есть теперь уже не на Роську, а на Васеньку, конечно… С такими же чувствами, с такой же любовью, и если они начнут становиться похожими на него, если и я для них стану такой же, как для Василия, тогда, значит, я все делаю правильно!»