Еще одна станция - Кейси Маккуистон

– Ты… что ты больше не можешь?

– Огаст, – говорит Джейн, стоя прямо перед ней. – Это свидание? Я сейчас на свидании?

Мать твою. Огаст прислоняется к двери, думая, как увильнуть.

– Ты хочешь, чтобы это было свиданием?

– Нет, – говорит Джейн, – ты сама мне скажи, потому что я месяцами подкатывала к тебе всеми известными мне способами, и я не могу тебя понять, ты продолжала говорить, что целовалась со мной только в исследовательских целях, а потом ты перестала со мной целоваться, но потом опять со мной поцеловалась, и сейчас ты стоишь тут, выглядя вот так в гребаных чулках, и приносишь мне вино, и заставляешь чувствовать меня то, что я даже не думала что вспомню, как это чувствовать, и я съезжаю с чертовых катушек…

– Стой. – Огаст поднимает обе руки. Джейн дышит высоко и отрывисто, и Огаст внезапно чувствует накатывающую истерику. – Я тебе нравлюсь?

Ладони Джейн сжимаются в кулаки.

– Ты издеваешься надо мной?

– Но я же звала тебя на свидание!

– Когда?

– В тот раз, когда позвала выпить!

– Это было свидание?

– Я… но… а ты… все те другие девушки, про которых ты мне рассказывала, ты всегда была… ты просто всегда действовала сразу, я думала, что если бы я тебе нравилась, то ты уже бы стала действовать…

– Да, – наотрез говорит Джейн, – но ни одна из тех девушек не была тобой.

Огаст таращится.

– Что ты имеешь в виду?

– Господи, Огаст, а ты как думаешь? – говорит Джейн срывающимся голосом и разводит руки в стороны. – Никто из них не был тобой. Ни одна из них не была девушкой, которая пришла из гребаного будущего, со своими забавными волосами, и красивыми руками, и умным сексуальным мозгом, чтобы спасти меня, ясно тебе, это ты хочешь услышать? Потому что это правда. Все остальное в моей жизни похерено, поэтому можешь… можешь, пожалуйста, сказать мне, я на гребаном свидании сейчас или нет?

Она беспомощно взмахивает руками, и у Огаст перехватывает дыхание от сплошного отчаяния в нем, от того, как бессильно она выглядит, как будто Джейн жила с этим месяцами. И у нее дрожат руки. Она нервничает. Огаст заставляет ее нервничать.

Все впитывается и укладывается в мозгу Огаст – заимствованные у прошлых девушек Джейн поцелуи, те разы, когда Джейн закусывала губу, или проводила ладонью по талии Огаст, или приглашала ее потанцевать, все способы, которыми она пыталась признаться, не говоря. Они обе безнадежны в том, чтобы признаться, понимает Огаст.

Поэтому Огаст открывает рот и говорит:

– Все было не только в исследовательских целях.

– Конечно, нет, черт возьми, – говорит Джейн, притягивает Огаст к себе и наконец-то, наконец-то ее целует.

Поцелуй начинается жестко, но быстро становится мягким. Робким. Более нежным, чем Огаст ожидала, более нежным, чем было во всех историях, которые Джейн рассказывала Огаст. Это мило. Это сладко. Это то, чего ждала Огаст: мягкое скольжение губ, присутствие ее рта – но Огаст разрывает поцелуй.

– Что ты делаешь? – спрашивает Огаст.

Джейн таращится в ответ, переводя взгляд то на ее глаза, то на ее губы.

– Целую тебя.

– Да, – говорит Огаст, – но ты не так целуешься.

– Иногда так.

– Не когда ты сильно кого-то хочешь.

– Слушай, я… так нечестно, – говорит Джейн, и лампы подсвечивают румянец на ее щеках. Огаст приходится сдерживать улыбку. – Ты знаешь, как мне нравится целоваться, но я не знаю, что нравится тебе. Ты… ты притворялась. У тебя есть преимущество.

– Джейн, – говорит Огаст. – Как ты хочешь меня целовать – это то, как я хочу, чтобы меня целовали, понятно?

Пауза.

– А, – говорит Джейн. Она изучает лицо Огаст, и Огаст практически видит, как у нее поднимается уровень уверенности – до «самодовольной сволочи», где он обычно и находится. Огаст закатила бы глаза, если бы это не было так мило. – Даже так?

– Заткнись и поцелуй меня, – говорит Огаст. – Как хочешь сама.

– Тут? – Она наклоняется и дразнит угол ее челюсти.

– Ты знаешь, что я не это имела в виду.

– А, тут? – Еще один поцелуй – на этот раз в мочку.

– Не заставляй меня…

Огаст не успевает договорить угрозу, как Джейн поворачивает ее и прижимает спиной к дверям поезда. Она пригвождает Огаст бедрами, прижимаясь к ней плечами, обхватив пальцами ее пульсирующее запястье, и Огаст кажется, что Джейн пульсирует в ее венах. От поцелуя у Огаст разъезжаются ноги, и Джейн, недолго думая, просовывает между ними ногу, так что Огаст упирается собственным весом в бедро Джейн.

– Такая красивая, – шепчет она в угол губ Огаст, когда она стонет, и они снова целуются.

Джейн Су целуется так же, как разговаривает, – с удовольствием и снисходительной уверенностью, как будто у нее есть все время мира и она точно знает, что хочет с ним сделать. Как девушка, которая никогда в жизни не была в чем-то не уверена.

Она целуется так, будто хочет, чтобы ты представила, что еще она могла бы при возможности сделать: толчок ее бедер, если бы ты встретила ее на улице, каждая пивная бутылка, которую она обхватывала губами. Как будто она хочет, чтобы ты знала до глубины души звук, который издают ее кеды на бетонном полу панк-концерта, разбитые губы и то, как сладко пахнет ее кожа под конец ночи, все, на что она способна. Она целуется так, будто создает себе репутацию.

А Огаст… Огаст мухлюет.

Потому что у нее и правда есть преимущество. Она неделями изучала, что нравится Джейн. Поэтому она берется за ее волосы и тянет, всасывает ее нижнюю губу, приподнимает подбородок и открывает шею губам Джейн, лишь для того чтобы услышать нежные тихие стоны, воспроизводимые ее ртом, кайфуя от ощущения того, что Огаст дает Джейн именно то, что она хочет. Это лучше любых их первых поцелуев, любых воспоминаний – это обжигающе горячо и по-настоящему. В окне проскальзывает мимо город, обволакивая их, и у Огаст горит кожа. У нее горит кожа, и Джейн проводит пальцами по тлеющим уголькам.

– Эти гребаные чулки, – бормочет Джейн. Ее ладонь зависает над краем одного из них, скользя короткими ногтями по тому месту, где резинка врезается в бедро Огаст. Она так нервничала, когда надевала их, боялась, что будет выглядеть так, будто перестаралась, переживала из-за того, как они впиваются в ее мягкий жировой слой. – Какого хрена, Огаст?

– А… а что с ними?

– Они противозаконны, вот что, – говорит Джейн, вжимая большой палец в кожу настолько сильно, что Огаст шипит, зная, что останется синяк.

Джейн щелкает резинкой по тому же месту, острая боль пронзает, вырываясь через рот в бездыханном «мать твою».