Еще одна станция - Кейси Маккуистон

Двери открываются.

Джейн в дальнем углу поезда, растянувшаяся на спине, положившая куртку под голову, а плеер – на живот, закрывшая глаза, постукивающая ногой под бит. Уголок ее губ приподнят, как будто она получает большое удовольствие, ее черты безмятежно расслаблены. Сердце Огаст непростительно замирает в груди.

Это ее девочка.

Джейн находится в блаженном неведении относительно своего окружения, и Огаст не может устоять. Она молча к ней подходит, наклоняется к ее уху и говорит:

– Привет, Девушка Из Метро.

Джейн вскрикивает, поворачивается и ударяет Огаст в нос.

– А-а, какого хрена, Джейн? – кричит Огаст, роняя сумки, чтобы схватиться за лицо. – Ты что, Джейсон Борн?

– Не подкрадывайся так! – кричит в ответ Джейн, вставая. – Я не знаю, кто такой Джейсон Борн.

Огаст убирает одну ладонь от носа: хотя бы нет крови. Многообещающее начало.

– Он персонаж боевиков, секретный агент, которому стерли память и который понимает, что он крутой, потому что знает, как стрелять в людей и делать компьютерные штуки, которым он не помнит, как научился. – Она на секунду задумывается. – Подожди. Может, ты и правда Джейсон Борн.

– Прости, – говорит Джейн, смеясь. Она наклоняется вперед, убирая ладони Огаст с лица. – Ты в порядке?

– Все хорошо, все хорошо, – отвечает ей Огаст. У нее слезятся глаза, но больно не сильно. Это был скорее скользящий полусонный замах, чем удар бунтарки, на который, она знает, Джейн способна.

– Что ты вообще тут делаешь? – спрашивает Джейн. – Сейчас глубокая ночь.

– Вот именно, – говорит Огаст. Она поднимает сумки, ставит их на сиденье рядом с Джейн и вытаскивает первый предмет – одеяло. Она набрасывает его на скамейку. – У нас почти не бывает возможности потусить только вдвоем.

– То есть у нас… пижамная вечеринка?

– Нет, у нас еда, – говорит Огаст. Ее лицо кажется горячим и красным, но не из-за того, что его недавно ударили, поэтому она сосредотачивается на распаковке сумок. Бутылка вина. Штопор. Два пластиковых стакана. – Все, что ты хочешь попробовать. Я подумала, мы могли бы устроить что-то типа дегустации.

Огаст вытаскивает следующей одну из разделочных досок Майлы, обгоревшую от раскаленной кастрюли с одной стороны. Потом чипсы «Такис», «Зэппс» со вкусом сладкого лука по-креольски, коробку за коробкой печенья. Пять разных вкусов.

– Пир, – говорит Джейн, беря пачку чипсов. В ее голосе слышны нерешительность и восторг. – Ты устроила мне пир.

– Это преувеличение. Уверена, что парень в магазине подумал, что я под кайфом.

Огаст наконец поднимает взгляд и видит, как Джейн переворачивает «Такис» в руках, как будто не зная, что с ними делать.

– Я еще принесла вот это, – говорит Огаст, вытаскивая кассету из кармана. Ей пришлось зайти в три барахолки, но она все-таки нашлась – «Величайшие хиты “Чи-Лайтс”». Она протягивает ее Джейн, которая несколько раз моргает, прежде чем открыть плеер и вставить в него кассету.

– Это… здорово, – говорит Джейн. – Как будто я нормальный человек. Это здорово.

– Ты нормальный человек, – говорит Огаст, садясь по другую сторону от их импровизированного стола с закусками. – В ненормальных обстоятельствах.

– Скорее, паранормальных.

– Заткнись и открой вино, – говорит Огаст, передавая бутылку.

Она так и делает, а затем открывает зубами пачку «Такис», и в мозгу Огаст стремительно проносятся 3D-изображения других вещей, которые она хотела бы, чтобы Джейн сделала своими зубами, но она уже забегает вперед. Она даже не знает, хочет ли Джейн делать что-то зубами. Это даже не главное. Главное – сделать Джейн счастливой. Главное – попытаться.

Они едят и чокаются пластиковыми стаканами с вином, и Джейн расставляет вкусы печенья от худшего к лучшему, предсказуемо помещая самый сладкий (клубничный молочный коктейль) наверх. «Чи-Лайтс» напевают, и они кружат и кружат по городу в их хорошо изведанной петле. Огаст не может поверить, насколько тут стало комфортно. Она почти может забыть, где они находятся.

Огаст кажется, что, учитывая все вещи, свидание в три часа ночи в метро с девушкой, оторванной от реальности, проходит довольно хорошо. Они делают то, что делали всегда, – разговаривают. Это нравится Огаст больше всего – то, как они поглощают мысли, чувства и истории друг друга с таким же голодом, с каким едят бейглы, пельмени и печенье. Джейн рассказывает Огаст про тот раз, когда она выбила дверь, чтобы спасти несчастного ребенка, который оказался слишком крикливым котом, Огаст рассказывает Джейн про то, как ее мама два месяца обводила вокруг пальца бармена, чтобы получить доступ к кадровым документам бара. Они смеются. Огаст хохочет. Все в порядке.

– Мне кажется, это вино что-то делает, – говорит Джейн, изучая свой пластиковый стакан. Она на секунду дольше, чем нужно, глядит на Огаст поверх своих чипсов с легким румянцем на щеках. Иногда Огаст кажется, что Джейн похожа на акварельный рисунок, текучий и прекрасный, местами более темный, кровоточащий сквозь бумагу. Сейчас теплые тени ее глаз похожи на тяжелое движение вниз. Выступ ее подбородка – осторожный взмах руки.

– Да? – говорит Огаст. Она сравнивает в своей голове Джейн с картиной Ван Гога, так что вино явно действует на нее. – Это для тебя в новинку, да? Быть способной опьянеть?

– Да, – говорит Джейн. – Ха. Как насчет этого?

Кассета доигрывает, движение и дрожь поезда кажутся слишком тихими, растягиваясь между ними.

Вот оно, думает Огаст.

– Переверни кассету, – говорит она и встает на ноги.

– Что ты делаешь? – спрашивает Джейн.

– Мы сейчас будем на мосту, – говорит Огаст. – Мы проезжаем по мосту каждый божий день и никогда не наслаждаемся видом.

Она поворачивается к Джейн, которая сидит на одеяле и внимательно смотрит на Огаст. Огаст хочет сказать что-то прекрасное, глубокомысленное, сексуальное и классное, что-то, что заставит Джейн хотеть ее так же сильно, но, когда она открывает рот, выходит только:

– Иди сюда.

Джейн встает, и Огаст топчется на краю момента, пытаясь представить, как они выглядят, наблюдая друг за другом с расстояния трех метров на несущемся вперед поезде, пока мимо ее плеча проскальзывают статуя Свободы, Бруклинский мост, блестящий горизонт и его дрожащее отражение в воде, свет, мерцающий над ними сквозь балки моста. Джону Кьюсаку и Айони Скай до такого далеко.

А потом Джейн смотрит прямо на Огаст, скрещивает руки на груди и говорит:

– Какого хрена, Огаст?

Огаст мысленно прокручивает план на сегодня – нет, в него это точно не входит.

– Что?

– Я больше так не могу, – говорит Джейн. Она устремляется к Огаст, топая кедами по полу вагона. Она взбешена. Брови нахмурены, глаза сверкающие и злые. Огаст всеми силами пытается понять, где она так быстро облажалась.