Три килограмма конфет - Нельма

Какое-то время я просто лежала, раскинувшись на кровати с наушниками в ушах, и думала. Мысли сменяли друг друга, проносились в голове со скоростью бушующего потока вышедшей из берегов реки, стремящейся нещадно подмять под себя всё вокруг, и я позволяла себе тонуть в этом водовороте, погружаться всё ниже ко дну и захлёбываться собственными мучительными воспоминаниями.

Когда Костя лежал в больнице после аварии, я продолжала тешить себя идеями, что достаточно просто перетерпеть этот период кошмара и всё может стать как прежде. Изо дня в день, слыша полные отчаяния разговоры родителей, я отказывалась признавать случившееся, цепляясь за свои несбыточные мечты, по-наивному, совсем по-детски веря в чудо. Это оказалось самым болезненным: просто взять и отказаться от надежды. Перечеркнуть придуманное светлое будущее, а потом попытаться выжить в реальности, мало чем отличающейся от ада.

Именно поэтому сейчас мне не хотелось даже думать о том, что всё ещё образуется. Намного проще сразу смириться со всем, что оказалось безвозвратно утеряно мной по собственной глупости.

Но, вопреки этой разумной, безопасной для собственных нервов позиции, я поднялась и села к ноутбуку, сходу напечатав в поисковой графе браузера «фотограф Артём Иванов».

Найти о нём информацию не составило особенного труда: за последние пять лет он действительно постоянно становился призёром каких-то бесчисленных конкурсов и обладателем грантов в области фотоискусства и почти везде был самым юным из числа как участников, так и победителей конкурсов. Его работы печатали многие известные журналы, включая даже National Geographic, а прошедшим летом часть сделанных им на Ближнем Востоке фотографий участвовала в нашумевшей на территории Европы выставке, представленной в музеях современного искусства Барселоны, Мюнхена, Праги и Осло.

Я не считала себя достаточно компетентной в области искусства, но его фотографии и правда необъяснимо цепляли взгляд. После рассказов Риты мне представлялся ветреный парень, фотографирующий красивых девушек с томно приоткрытыми пухлыми губами или призывно торчащей грудью, прикрытой лишь прозрачной вуалью. Но героями его работ были обычные люди: устало привалившиеся к стене полуразрушенного здания военные, перепачканные в саже и чужой крови, спящие вповалку маленькие дети, лежащие прямо на расстеленном на земле грязном тряпье, сидящие на руинах своих домов старики. Сломленные, искалеченные, потерянные души.

Увиденное подействовало на меня крайне отрезвляюще, став своеобразной шоковой терапией, оказавшейся столь необходимой именно сейчас, в период не имеющей границ и пределов разумного жалости к самой себе.

— Мам, а где у нас конфеты? — смущённо спросила я, замерев в дверном проёме гостиной, где родители смотрели телевизор и очень увлечённо спорили о каком-то новом законопроекте. Они оба с таким изумлением посмотрели на меня, словно вообще забыли, что я нахожусь в одной с ними квартире.

Хотя, вспоминая и анализируя своё поведение в последние пару лет, я понимала, что они просто не ожидали увидеть меня всего через пару часов. Обычно, впадая в апатию, я просиживала в комнате по два-три дня кряду.

— Какие конфеты? — опомнившись и тряхнув головой, утончила мама.

— Шоколадные, конечно же. Где они лежат? — Меня так и тянуло сказать: «Те самые конфеты, которые ты мне подбрасываешь, думая, что я не догадаюсь», но вместо этого я просто нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и хмурилась, ожидая окончания спектакля.

— Мы с августа шоколад домой не покупаем. Ты же сама попросила, — укоризненно напомнила мама, до сих пор, кажется, не простившая мне начавшуюся летом диету. Мало того, что она лишилась надёжной компании на вечерний чай с конфеткой, так ещё и пришлось подстраиваться под меня, самой ограничиваясь в сладком.

Маме я, конечно же, не поверила, но спорить не стала. Быстро нашла на кухне остатки печенья, сделала чай и снова заперлась у себя в комнате, на этот раз специально закрывшись изнутри, чтобы не переживать из-за того, что родители могут ворваться и увидеть на экране ноутбука что-нибудь подозрительное.

Боец — это не про меня. Падать, а потом подниматься с гордо задранной вверх головой и продолжать карабкаться к желанным вершинам, смело решая все возникающие трудности, — такой мне никогда не суждено было стать. Я настоящая трусиха, самое слабое и тупиковое звено эволюции, из числа тех нежизнеспособных детёнышей, которых в царстве зверей отдают на растерзание собственным братьям и сёстрам. Мне не знакомо чувство праведной ярости, когда ради достижения своей цели хочется выступить одной против всего мира. Нет, такие, как я, готовы отказаться от любой мечты, лишь бы не приходилось прикладывать усилия к её достижению.

Но сейчас я просто не могла смириться и забыть. Никак не могла. Может быть, ощущала свою непосредственную вину во всей ситуации. Может быть, вопреки всему не хотела верить в рассказ Марго. Может быть, слишком ясно понимала, что на этот раз могу, действительно могу и должна попытаться всё изменить.

У меня долго не находилось смелости ввести следующий запрос на ноутбуке, хотя осознание того, что это необходимо, пришло ещё утром, и с тех пор только росло и крепло, из мимолётной прихоти превращаясь во взвешенное и тщательно обдуманное решение.

Вдох. Выдох. Я запустила плейлист Риты, звучавший вчера вечером, не позволяя себе отступить, забыть то чувство, когда мир вокруг начинает рассыпаться, а крепкие стены, крепкая дружба, крепкая уверенность в дорогих людях на деле оказываются сделанными из песка, стремительно просачивающегося сквозь пальцы и горсткой падающего под ноги.

Несколько следующих часов я читала про наркотики. Классификация, влияние на человека, степени привыкания и последствия употребления, начиная от сухой и сжатой теории и заканчивая конкретными примерами и описаниями из практики наркологов. Читала форумы для родственников наркоманов, где они делились своим опытом и советами; истории тех, кто смог бросить и не сорвался (или тех, кто всё равно срывался, но снова и снова находил силы продолжать бороться). Читала советы психологов и памятки, как следует поступать в той или иной ситуации. Я просмотрела несколько роликов, где со слезами на глазах видела так много общего между измождённым видом и ломаными движениями наркоманов в ломке и тем состоянием, в котором последние дни находилась Наташа.

Теперь меня терзало, как можно было оставаться настолько слепой, не замечать, упорно игнорировать все происходящие странности. И я ненавидела себя так сильно за то, что вчера невольно посодействовала её падению, но ещё сильнее — потому что переживала о Максиме как будто немного больше, чем о подруге.

И не находя ни одного сходства между его поведением и тем, которое описывали в статьях, я искренне радовалась, даже не вспоминая о том, как демонстративно он сам предпочёл перечеркнуть наше недолгое знакомство. Вряд ли стоило рассчитывать на что-то иное, когда ему пришлось чуть ли не волоком вытаскивать меня, пьяную в хлам, с тусовки заядлых наркоманов.

Даже с помаркой на то, что он сам когда-то был частью этой тусовки.