Мир уршада - Виталий Сертаков

Снорри понял, что его тоже обманули в Брезе, ему показали не настоящих служителей креста, а подделку. Вот так номер — надуть главу воровской общины, после такого позора можно запросто лишиться короны и власти, заработанной с таким трудом!

Вдали, где напор ветра ослабевал, высокие фигуры в сером плыли над мхом и зарослями папоротника, не задевая и не тревожа их.

Они сбежали! Их осталось не меньше дюжины, они плыли, растопырив руки в позе спасителя, все скорее и скорее, пугливо оборачиваясь на страшного ловца. Рахмани кружил, бормоча стихи, которые Снорри принимал за страшные проклятия. Он кружил, стягивая вокруг себя ткань вселенной, сминая дерево, гранит и даже воздух, как школяр сминает промокашку.

В какой-то момент наступила тишина, но Вор из Брезе не поверил. Пока Рахмани не свалился рядом, полумертвый, с искусанными губами и воспаленными глазами.

— Пока они не вернулись. Мне… нужна… твоя… спина… — четко произнес Рахмани и потерял сознание.

С центаврами у меня давние счеты. Хотя, если быть честной, — счеты у меня с низкорослыми подлецами гандхарва, лживыми обитателями страны Вед. А может быть, мне их следует благодарить? Ведь именно благодаря их набегу на становище торгутов я встретилась с Рахмани…

Впервые я увидела фессалийских полуконей на Великом пути шелка, когда мы со старой Матерью волчицей обитали в горном шалаше. Они гарцевали, в лентах и плюмажах, помахивая шипастыми палицами, вдоль афинского каравана, направлявшегося в летнюю резиденцию магараджи.

— Сотни амфор с вином, сотни амфор с превосходным маслом и сотни тюков превосходной шерсти, — бурчала Мать волчица. — Афинские караваны пропускают вперед, никто не хочет связываться с копытными бесами…

Я училась разжигать костер без дыма, отгонять заклинаниями кровососов, приманивала нам на ужин мелкое зверье, а Мать Красная волчица рассказывала мне о караванах, которые проходили внизу. Каждая ее повесть звучала, как шелест листьев, падающих из кроны Тысячелетника. Как известно, этот гигант живет в джунглях дольше всех, и листья его слетают не в период дождей, как у прочих деревьев, а тогда, когда Тысячелистник тоскует, и сухие свернутые листья его, похожие на свитки нильских пергаментов, — это горькие слезы по счастливым временам. Мать волчица грызла орешки, которые я собирала для нее на теплых прогалинах, и роняла сухие свитки легенд в мою семилетнюю душу.

Племена полуконей встречаются повсюду, от замерзающих в снегах камышовых степей Каспия, где их презрительно зовут полканами за сходство с дикими псами, и до болотистых чащоб Бомбея, где их называют гандхарва. В «Морских сказаниях», которые Рахмани покупал в книжных лавках Пекина, упоминается также о центаврах водяных, имеющих жабры и хвосты и обитающих на отмелях Желтого моря. А в песнях черноногих обитателей Южного материка прямо указывается на «четырехногих мокрых» женщин, что «кормят жеребят на бегу, одной рукой прижав к груди, а другой — отбиваясь от врагов»…

У них повсюду недруги, и ни один летописец не сообщает ничего доброго о племенах полуконей. Их бешеный нрав, их необузданное рвение к пляскам и возлияниям трудно укладываются в рамки государственности. Так говорит дом Саади, а я лишь повторяю его умные слова. Им подавай цветочные венки, оргии вокруг храмов их обожаемого Диониса и бессмысленные драки с соседями. Удивительно, что царю царей, Александру, удалось организовать племена подвластной ему Фессалии в военный союз и привлечь буянов на военную службу. Кроме войны, они толком ничего не умеют и не хотят…

После полосы бунтов и перемирий фессалийские центавры охраняли караваны Искандера, они же возглавляли строительство сторожевых полисов вдоль Шелкового пути и главных дорог, патрулировали мятежные провинции и наводили ужас на непокорных декхан Бухры и воинственных темников Орды. В свое время Искандер приблизил их вождей и выделил им для расселения огромные области в государствах, чьи имена развеяло, как пепел сгоревшей травы.

Кто сейчас вспомнит Спарту, Ионику и свободные полисы Родоса? По рассказам купцов, там мраморные плиты горделивых городов торчат из сорной травы, как огрызки резцов из вялых челюстей старух. Зато там полыхают костры Дионисий, и смуглокожие полукони дерутся на копьях, кнутах и палицах за право первой ночи с девственной весталкой…

К слову сказать, это наглое вранье, что центавры насилуют двуногих женщин. Мне довелось прожить среди вонючек гандхарва несколько томительных недель, когда время тянулось, как слизняк по гнилой коряге, и ни разу я не чувствовала на себе похотливый взгляд. Даже когда мы достигли цели путешествия…

…Память возвращает меня в ту мрачную ветреную ночь, когда старейшины торгутов во главе с ламой Урлуком собрались вокруг трясущегося мешка слизи. Совсем недавно эта зловонная куча была цветущей женщиной, но распавшийся уршад уничтожил свою хозяйку. Последыши прятались в становище, почти наверняка они затаились и готовились к нападению. Новорожденные последыши еще не так опасны, как взрослый уршад, их можно перехватить, но кто способен точно указать, когда у беса заканчивается период детства?

— Они не поползут в горы, — нарушил тягостное молчание высокий лама. — В горах слишком холодно, они там погибнут…

На руках у высокого ламы, крепко обхватив его шею лапками, дрожал от ужаса нюхач. Четверо монахов в желтых шапках ощетинились пиками, не подпуская никого к наставнику; еще стайка молодых бритоголовых спешила к нам с носилками.

— Демон превращений, демон среди нас! — вопили женщины.

— Демон сожрал дочь Торхола…

— Уршад, красный уршад!

Загорались сотни факелов, постовые уже запалили сигнальные костры, снопы искр рванули к созвездиям, точно собирались поменяться с ними местами. В мечущемся свете костров казалось, что ряды белых юрт кривятся и подпрыгивают. На самом деле, это развевались пологи из шкур и мягкие стены ходили ходуном, но не от пожаров, а от беготни наших соплеменников. Я говорю «наших», потому что для меня дербет Урлука давно стал вторым домом, а легкие хижины на сваях, построенные на берегах клокочущей Леопардовой реки, постепенно забывались, заволакивались пеленой повседневных тягот…

Но я никогда не забывала грозных напутствий Матери волчицы. Все мои скитания нужны были лишь для того, чтобы я вернулась к народу раджпура. Я должна была вернуться настоящей Красной волчицей. Сначала Дочерью, затем Сестрой и, если повезет дожить, — стану одной из трех Матерей. Если тебя убьют раньше, или сама погибнешь по глупости, значит, мы ошибались. Мать произнесла это почти спокойно, запихивая меня в мешок…

— Не бойся, не бойся, — поглаживал своего питомца лама, но нюхач все равно трепетал и повизгивал. Я уже знала от шаманок, что нюхачи так же подвержены опасности вселения, как и люди, даже в большей степени. Нюхачи почти ничего не страшатся, такая уж у них религия, но уршадов боятся панически.

Потому что уршад способен перейти в потомство беззащитных пупырчатых нюхачей. Это кажется невероятным, я сама разинула рот, когда услышала впервые, но это так. В человеке уршад зреет, пока его последыши не станут достаточно самостоятельными. Уршад — безмозглый демон, иначе он не убивал бы человека, а придумал бы, как выбраться из него незаметно. Но уршад убивает, и поэтому его безволосых, безглазых розовых малюток ждет вечная ненависть.