Грешница - Сьюзен Джонсон

— Всего через несколько минут Челси вышла одетая и обутая для нелегкой поездки верхом, с маленьким кожаным ранцем через плечо.

— Я не вернусь сюда, — сказала она. — И если Синджин не захочет, чтобы его жена жила в непосредственной близости, — продолжала она с улыбкой, — я взяла с собой кое-что на этот случай…

Насколько понимал Сенека, в намерения герцога Сетского не входило то, чтобы его жена нуждалась где-нибудь, словно нищая, но при таких необычных обстоятельствах брака он придержал свое суждение о чувствах Синджина до того момента, когда поговорит с ним. В общем-то, он мог захотеть, чтобы она убралась с глаз долой без шиллинга в кармане.

Челси провела их вниз по черной лестнице, через дверь на террасе, кухню и садом к открытой площадке конюшенного двора. Тогда Сенека и его люди проводили Челси к своим спрятанным лошадям и товарищам и помогли сесть верхом на мускулистого берберийского коня, Сенека оседлал лошадь, остальные последовали его примеру. Без единой команды, жеста или слова они тронулись кентером, оставляя позади молодой кустарник, и выехали на дорогу.

Челси выдерживала скорость без труда, ровный галоп был привычным для нее после тренировочных эстафетных скачек каждое утро и вечер. Иногда она дотрагивалась до мягкой кожи своего ранца, прикрепленного к луке седла, убеждаясь, что деньги, достаточные для ведения маленького домашнего хозяйства в течение нескольких лет, на месте. Тысяча фунтов Синджина, сохраненная на случай непредвиденной финансовой ситуации, в действительности, оказалась спасительным средством: ее и ребенка. Первый раз со времени осознания своей беременности она думала о будущем ребенке с удовольствием.

У нее опять была независимость, тоже, по крайней мере, будет, когда Синджина спасут и он вернется в Лондон. Никто из них не хотел этого брака, абсурдность действий ее отца разрушала их жизни. Конечно, с ним будет легко сговориться о том, чтобы жить отдельно. И поскольку у Синджина уже был сын, этот ребенок, которого она носила в себе, не представлял для него интереса.

«Я научу тебя ездить верхом, — сказала она про себя, как будто ребенок уже мог слышать ее. — А ты научишь меня тому, какими бывают дети», — подумала она с улыбкой. Она найдет маленький домик рядом с Ньюмаркетом, потому что она собиралась продолжать заниматься тем, что делала лучше всего, — выращивать скакунов.

Два дня спустя они достигли пустынного берега Рэтрей Хеда и укрылись в заброшенной хижине мелкого фермера, почти омываемой водами Северного моря.

Одетая для холодной погоды, которую приносили с собой ветры с севера, Челси вышагивала по знакомым семейным владениям, в то время как Сенека и Саар проводили разведку места заключения Синджина.

Маленький дом, сделанный из прибрежного камня, с блестящей от сильных ветров и дождей крышей, резиденция, предназначенная для Синджина, одиноко возвышался на берегу реки Дин. Низкорослые сосны, посаженные прошлыми поколениями, молчаливо свидетельствовали о неблагоприятном правиле природы: ничто выше, чем болотистая поросль, не разрастается на продуваемом ветром берегу.

Они недавно приехали, потому что провизия все еще лежала сваленная в кучу на заднем дворе с подветренной стороны горы. Разведчики Сенеки остались наблюдать за передвижением, расписанием караульной охраны, стараясь отыскать признаки нахождения Синджина. Они обнаружили, что герцога держат в комнате на втором этаже; однажды им удалось заметить его Но было очевидно, что даже в комнате он находился под наблюдением охраны, так как больше возле окна он не появился.

Граф пришел к Синджину утром, неизменная схема после их приезда, держа в руках брачный договор, составленный адвокатом Фергасонов. Каждое утро на протяжении четырех дней он приказывал: «Подпиши это», — и четыре утра Синджин отказывался. В это утро их разговор потерял всякое светское подобие, прежде поддерживаемое. Оба мужчины были настроены открыто враждебно после четырех раздражающих дней, оба в бешенстве от тупика в их жизни, ни один не склонный к малейшей учтивости.

— Если ты не подпишешь, — сквозь зубы процедил граф Дамфрисский, хлопнув документом об стол рядом со стулом Синджина, — ты сгниешь на этом пустынном берегу, даю слово. — Оскорбленное чувство каждый раз возрастало, когда он имел дело с надменным Сетом.

— Тогда я сгнию, потому что ваша семья не получит ни пенни больше, чем предусмотрено законом.

Даю слово, Фергасон! — Синджин был привязан к стулу после того, как вчера сделал выпад вперед, схватив своего тестя за горло. — А ваша дочь пусть лучше родит ребенка, который хоть немного будет походить на меня, иначе вы и этого не получите.

Граф ударил Синджина со всего размаху с такой силой, что голова Синджина откинулась назад.

— Подбирай слова, когда говоришь о моей дочери, — мягко сказал граф, массируя ушибленную руку, — или она не узнает тебя, когда увидит в следующий раз.

— Можно надеяться, что это случится не скоро, — тихо сказал Синджин странно далеким голосом из-за звона в ушах. — Боюсь, я не смогу себе позволить содержать ее. Она уже обошлась мне в восемьдесят тысяч. Это ваши долги за скачки, — дерзко добавил Синджин, слизывая кровь с разбитой губы.

Граф, хотя и очевидно пораженный ошеломляющей новостью, не собирался признавать какой бы то ни было долг перед человеком, погубившим его дочь.

— Ты лжец, — проорал он, — такой же, как и развратник. Она выиграла деньги на скачках в Йорке.

— Она выиграла их в моем охотничьем доме в Оакхэме, — мягко проговорил Синджин, — обычным способом… — Честь джентльмена больше не действовала при сложившихся обстоятельствах гнусного заточения, и если Фергасон намеревался побоями заставить подписать его брачный договор, пусть также поймет меру участия своей дочери в ее теперешней беременности. — Чтобы удовлетворить ваших кредиторов, я полагаю… — отрывисто добавил он. Состояние его плеча ухудшилось сегодня, подергивание опустилось ниже по всей руке, кисть кровоточила от связывающих веревок, и ему было чертовски наплевать, если граф Дамфрисский удавится от оглушающего неверия. В данный момент, если бы ему удалось освободиться, он бы задушил его сам.

У медленно приближающегося графа лицо так потемнело от гнева, что Синджин напрягся, готовясь к удару. Но граф не ударил его. Он нагнулся немного вперед, так, что его лицо находилось очень близко от лица Синджина, и затем, нарочно грубо схватив его за плечи, чтобы причинить боль, сказал тихим шепотом:

— Если ты прав, винить нужно тебя за совращение моей дочери, если ты врешь, я изобью тебя, как мерзкую дворняжку, за осквернение имени моей дочери.

Я проклинаю тебя за то, что ты зародил ребенка в утробе моей дочери, и ты поплатишься за это, Сейнт Джон.., горько. Этим договором, своей кожей, своим душевным спокойствием.

Побледнев от ужасной хватки графа, Синджин мрачно сжал зубы, твердо решив не опозориться, упав в обморок. Его взгляд встретился с взглядом графа.

— Пошел к черту, — слабо сказал он.