Демоны брельского двора - Инна Мар

сюрпризом, однако она не ожидала, что оно будет сделано в подобной форме.

Король словно прочитал ее мысли.

– Я бы с удовольствием поухаживал за вами, со стихами, цветами, серенадами, турнирами, подарками и всем, чем полагается, но у меня совершенно нет ни времени, ни возможности. И ее величество, боюсь, меня не поймет. Правда, подарок у меня для вас есть. Я хочу вернуть вам альдерат Ладино, принадлежавший вашей семье.

Далия вздернула бровь и пренебрежительно фыркнула:

– И это все, ваше величество? Вы так низко меня оцениваете?

Эрнотон взглянул на нее с заметным удивлением и после паузы ответил:

– Могу предложить еще поместье в Витарбо.

– Все владения моей семьи и альдерат Мансо, который король Лорн собирался пожаловать моему деду за верную службу, но не успел. И ожерелье Ланфре.

Ланфре было ожерельем из ста розовых жемчужин и являлось одной из принадлежностей правящего королевского дома. Далия ожидала, что король пошлет ее к демонам.

– По рукам, – усмехнулся король. – И у меня есть для вас еще кое-что.

Он вытащил из ящика коробочку и открыл перед ней. Далия зажмурила глаза: добрая сотня бриллиантов полыхнула розовым в свете свечей. Огромный рубин, ограненный в форме сердца, мерцал и завораживал, намертво приковывая к себе взгляд. Ожерелье Сансе.

Далия молчала. Менее чем за полминуты она превратилась в одну из самых богатых женщин Брелы. То есть могла бы превратиться. То есть, возможно, и в самом деле превратится. Она затеяла этот дурацкий торг, чтобы проучить короля за неподобающее обращение с ней, однако вдруг почувствовала, что у нее нет сил отказаться. У нее вспотели ладони, во рту пересохло, и целом она ощущала себя удавом, заглотившем слишком большого кролика. В этот момент она очень ясно осознала одну вещь: людям, которые совершенно уверены, что уж их-то купить нельзя, никогда ничего стоящего не предлагали. Она снова внимательно посмотрела на короля. Она всегда видела в нем лишь источник своего возвышения и процветания, и никогда мужчину. Теперь же, странная вещь, она вдруг подумала, что он все еще довольно хорош собой и в общем-то ей приятен. Она успела отметить и достаточно моложавый вид, и крепкую мужественную фигуру, темные волосы, в которых почти не было седины и глубокие черные глаза. В общем, за последние несколько минут он значительно прибавил в привлекательности.

За дверью раздались голоса, секретарь возвестил «не велено беспокоить», затем послышалось перешептывание. Часы начали бить полночь.

– Вы очень щедры, ваше величество, – прервала она затянувшееся молчание, которое, впрочем, продлилось гораздо меньше, чем ей казалось, – но как дочь человека, которого называли совестью королевства, и девушка, у которой есть кое-какие принципы, я не могу принять ваше предложение. Простите меня за эту комедию.

Король лишь пожал плечами и невозмутимо произнес:

– Что ж, доброй ночи, танна Эртега.

19

Пробка с громким хлопком вышла из бутылки, и Ирена отхлебнула прямо из горла. Красное реймское приятно заструилось вниз, к ее желудку, принеся некоторое утешение. Последние несколько дней были сплошным расстройством.

Все началось во вторник, когда один очень знакомый гвардеец, Давор, сказал ей, что ему придется отменить встречу, поскольку его вместе с товарищами срочно отправляют за королевским высочеством, который предается беспощадному пьянству у веселой Лили, и отказывается возвращаться во дворец, а охрана ничего не может сделать, поскольку тоже пьяна.

Пожалуй, точнее будет сказать, что началось все в понедельник, когда в город вернулись давние закадычные друзья этого самого высочества (не те конечно, которых укокошили, другие, но тоже близкие – уж чего-чего, а друзей у него было как блох у собаки), и на радостях от долгожданной встречи они отправились в город кутить – разумеется, в незаметном сопровождении полроты гвардейцев, которые таскались за принцем с тех пор, как его чуть не порешили в таверне. Веселая Лили была известная в городе особа, которая содержала три прекрасных заведения, находившиеся в одном бывшем особняке какого-то альда: кабак, игорный дом и бордель.

Ирена тут же побежала рассказать все хозяйке. Во-первых, для того, чтобы, как только блудный полюбовничек воротится, то она бы уже была построже и взяла бы с него клятву на будущее нигде не шляться и пить дома. Во-вторых, на подобный проступок, конечно, следовало обидеться и не прощать без стоящего подарка. Стоящим, по мнению Ирены, было, ожерелье, тиара или хотя бы увесистый браслет. Потому как какие-то жалкие безделушке с мелкими камушками (ну пусть даже и крупными), которые он дарил хозяйке, были совершенно не достойны королевской особы. Правда, он устроил их переезд в новые красивые и просторные апартаменты. Это, безусловно, было похвально, но никоим образом не освобождало его от тиары.

Хозяйка совершенно не оценила рвение Ирены, и не выказав ни малейшей благодарности, приказала ей заняться делом и не сметь больше пересказывать ей все эти лакейские пересуды. Ирена обиделась, потому что это были никакие не пересуды, а самая чистейшая правда, и это бы понял каждый, кто хоть немного знал принца, и разумеется, хозяйка тоже это поняла, потому и взбеленилась, и ушла смотреть очередную нудную пьесу, которую каждую неделю показывали в саду, злая как оса.

Ирена послала ее к адским тварям – мысленно, конечно, – и пошла к помощнику повара, который, хоть и не обладал мужественностью Давора, но зато кормил ее блюдами с королевского стола. Блюда, разумеется, надо было запивать, не давиться же ими всухомятку. Легли они под утро, и, хотя выпили они немного, бутылок шесть, проснулась Ирена уже далеко за полдень с головной болью. Не успела она прийти в себя, как прибежала запыхавшаяся Жюстина, горничная альды Лаваги, и выкатив и так круглые, как плошки, глаза рассказала, что дворец гудит, точно улей, потому как хозяйка ее провела полночи у короля в спальне, а наутро он пожаловал ей альдерат Ладино и все земли, которые он забрал когда-то у ее тетки.

Ирена, забыв на радостях про головную боль, побежала к хозяйке, поздравить ее с такой радостью. Та, однако же, нисколько не была радостной, а наоборот, стала еще злее, чем накануне. Она чуть не с порога начала кричать: мол где Ирену опять носило весь вечер и все утро, почему она должна сама причесываться и одеваться, любая другая дама уже давно выкинула бы ее на улицу, сколько это безобразие будет продолжаться и зачем она вообще ей платит, у всех дам горничные как горничные, а Ирена сплошной позор, уж сколько она потратила сил, чтобы сделать из нее приличного человека, а она постоянно