Признание в любви - Борис Гриненко

Уходит Ирочка…

Уходит…

…………..

Пульса нет… я – на коленях. Руки трясутся. Сердце бьётся часто и останавливается. Мне всё равно.

Опять бьётся. «Скорые» приезжают одновременно. Одна письменно подтверждает…

Пустота…

Стою … кажется, да, стою. Ног нет, не чувствую. Они только что были согнуты перед Ирой в поклоне, в последней попытке изменить судьбу. Её судьбу, нашу судьбу. Руки продолжают чувствовать только Иру, но ведь я стою, мои руки висят, в них нет жизни. Почему же Ирина грудная клетка давит мне на руки? Только что было наоборот – изо всех сил нажимал я. Теперь она. А губы – это не мои, я чувствую, что это Её – они солёные от слёз, они только что пытались сделать ей вдох. Не смогли… Сколько я ни старался. Её руки чувствую у себя на шее. Не отпускают… Они холодные… Я не могу их согреть…

Упасть не боюсь. Что-то меня держит, я стою – а должен лежать рядом с ней.

Не могу смотреть. Если бы и мог, не увидел бы ничего, кроме своих слёз.

В тишине слышно, как в голове рывками продолжает стучать сердце. Не сердце, а его половина, та, что оставлена Ирой. Зачем? Она продолжает обо мне заботиться… никуда не ушла. Она здесь.

То, что случилось, не может быть, не может быть – и всё. Я в это не верю.

… И потом, это не я, это совершенно другой человек.

* * *

Другой человек не слышит звонки в дверь, как Люда открывает. Кажется, тот, другой, что-то говорит, а может, и нет.

Я не могу ничего слышать – меня нет. Я ушёл вместе с Ирой. Разве она может быть одна? Я любил и не мог оставить её там, одну. Мы ушли. Меня нет, нет меня больше…. И хорошо, что нет.

Тот, другой человек, что-то говорит и делает. Я не знаю, что и зачем, я не понимаю его и не хочу понимать. Это он и врач со скорой – тот самый.

– Почему так долго? Она задыхалась… а вы.

– Зато недолго мучилась.

Дыхание у того человека перехватило.

– Дам палкой по башке – совсем не будешь мучиться.

– Да, не буду.

Продолжает спокойно заполнять бумагу, ставит время – 4 часа 55 минут, подпись.

Я обещал… что утром уедем… уже утро… я обещал…

Человек читать ничего не может и не хочет… Зачем ему? Он посторонний, то, что случилось, его не касается. И подписать ничего не может, руки трясутся, не держат ручку.

Человек сидит в темноте в большой комнате. Он не видит, слёзы не дают. Набегают потоком и текут… На губах остались Ирочкины губы, по ним тоже текут слёзы, очень солёные. Чья соль? Моя или Ирина? Руки продолжают удерживать её тело, я пытаюсь согреть его своим теплом. Как и раньше. Я с ней, и она со мной. Мы всё равно вместе. Так и будет…

А если я не ушёл, если это я? Мы должны быть вместе… Боже, Ты же есть, – возьми меня к ней… Господи, она не может быть одна, без меня! Не может, я Тебе говорю!.. Ты же знаешь! Где, Ты, Господи?.. Я молю Тебя, Господи… Возьми меня…

Приезжают санитары. Заходят. Продолжаю сидеть.

Не получается встать и выйти. Ноги свело. Руки трясутся, пытаются им помочь и не могут. Только что они не смогли помочь Ирочке.

Санитары сейчас уйдут. Уедут… уедут Все… и Ирочка моя… с ними… Навсегда…

Ноги не слушаются. Голова дрожит, нет сил поднять, льются слёзы. Они вытекают, боль внутри усиливается. Это конец… конец всему… Иры нет. Ничего нет… И не будет… Господи! Возьми же меня… Не могу я тут.

Ничего не чувствую… Бог меня услышал и принял. Вот сейчас… наконец-то возьму её за руку. Ничего не вижу. Пытаюсь протянуть руки навстречу и не могу поднять. Почему темно? Страшный короткий вой… не ангелы. Вой повторяется ближе и сильнее. Заслужил… мне сюда и нужно, не смог помочь Ирочке… теперь… это не важно. Главное, что её душа там, а моё место именно здесь. Жду.

И опять жуткий долгий вой, в третий раз. И топот. Зачем ждать? Ведь я в другом месте. Меня не найдут! Ноги сами пошли навстречу. Упал. Встал. Попадаю в нашу спальню. Там Люда. На полу, на том месте, где была Ира, стоит Бэтси.

Выгнулась, шерсть дыбом. Это она старалась вернуть Ирочку своим жалобным призывом. Не смогла. … И её вырвало на роковое место. Есть ли у кошки слёзы, не вижу – мои глаза залиты.

Сижу в большой комнате. Не понимаю, зачем. Заходит Люда: «Может быть, примете лекарство?» – она медик. Тот, другой, не отвечает, он не знает. Знаю я: лекарство есть только одно, – сейчас же оказаться там, с Ирой, и взять её за руку. Немедленно. А то опоздаю… Как только что опоздал… Другой молчит. Он знает, что лечение убило веру в этих врачей… выручал я, всегда, у Иры сохранилась только одна вера – в меня… вера последней надежды – надежды на меня… другой не осталось… – я обещал, что никогда её не оставлю. А я… – оставил.

«Когда вы давили, – говорит Люда, – я была у Ириных губ… она шептала: „Прости“ – у неё оставался воздух, последний… Она отдала его вам».

«Всё на свете можно исправить, кроме смерти», – это Сервантес.

Героя романа Джеймса Джойса «Улисс» умирающая мама просила молить Бога о ней, стоя на коленях, – он не встал. Присутствующие потом напоминали: «Почему ты не встал? Мама надеялась. Ей было бы легче».

Ира никогда ничего не просила для себя, и тут всего-то – попросила забрать из кругов ада: они сужались и сужались. Надежда осталась только на меня. Ирочка моя, она же не может встать, упрашивает помочь… она просит – дай хотя бы палку. Она обопрётся на неё и уйдёт, мы уйдём. Не дал… надежду.

Самое страшное – когда на твоих руках умирает единственный для тебя человек. А ты ничего не можешь сделать. Ничего… Ирочкину просьбу слышал Бог. Это Он напоминает и будет напоминать мне.

Все добрые сказки похожи – заканчиваются одинаково: невзирая на невзгоды, преграды и трудности, люди находят друг друга, любят, живут долго и, главное, – умирают в один день. Во все времена понимали: если жизнь счастливая, а потом уходит один, то для оставшегося это – невыносимая мука. Потому и называется – «сказка».

Мы с Ирой, как сиамские близнецы, в которых по-настоящему любящих людей превращает долгая, или, непоправимо короткая, как у нас, жизнь вместе. Нас двое, а жизнь одна, общая. Таких людей нельзя разделить. Мы ушли вместе, я не оглядывался. Зачем?

Другой человек, который остался вместо меня, делает то, что нужно. Не получается: не может набрать сообщение на телефоне, слёзы не дают увидеть буквы, а когда различает, не попадает пальцем, – дрожат руки. Позвонить не удаётся, слова ждут в памяти, а звуки остались в горле, их залили слёзы.