Вдали от обезумевшей толпы - Томас Гарди

Он бросил наземь свой стек и стал ногой на ступеньку лестницы, собираясь лезть наверх.

- Но вам надо надеть перчатки и вуаль, а не то они вас искусают!

- Ах да! Я должен надеть перчатки и вуаль. Может быть, вы будете так добры и покажете мне, как они надеваются?

- А еще нужно надеть шляпу с полями, потому что в вашей шапке без полей вуаль будет слишком близко к лицу, и они смогут ужалить вас.

- Да, конечно, и шляпу с полями.

Итак, по прихоти капризницы судьбы Батшеба сняла с себя шляпу с вуалью и прочими принадлежностями и надела все это на голову Трою, а он швырнул свою шапку в куст крыжовника. Затем она завязала на нем концы вуали поверх воротника и натянула ему на руки перчатки.

В этом наряде сержант Трой представлял собой такое достопримечательное зрелище, что Батшеба, несмотря на все свое смущение, не выдержала и расхохоталась.

Так рухнул еще один колышек из того частокола холодной учтивости, который держал его на расстоянии.

Батшеба смотрела снизу, как он сметал и стряхивал пчел с дерева, подставляя им другой рукой улей, чтобы они туда сыпались. Пока внимание его было поглощено этим занятием, она, воспользовавшись тем, что на нее не смотрят, успела прихорошиться. Он спустился, держа в вытянутой руке улей, за которым тянулась целая туча пчел.

- Клянусь жизнью! - промолвил Трой через закрывавшую его вуаль. Держать этот улей на весу - всю руку разломило, хуже, чем после целой недели упражнений на эспадронах.

Когда вся процедура с посадкой роя была закончена, он подошел к Батшебе.

- Не будете ли вы так добры развязать меня и выпустить из этих пут. Я совсем задохся в этой шелковой клетке.

Пытаясь скрыть свое смущение во время этой непривычной операции развязывания тесемок у него на шее, она сказала.

- А я никогда не видела того, о чем вы говорите.

- Чего не видели?

- Упражнений на эспадронах.

- А-а! А вам хотелось бы посмотреть? Батшеба была в нерешительности. Она много раз слышала от жителей Уэзербери, которые бывали в Кэстербридже и останавливались на жительство где-то возле казарм, какое необыкновенное, захватывающее зрелище эти упражнения. Мужчины и подростки, которые бегали глазеть на казарменный плац через щели ограды или сверху, взобравшись на стену, вернувшись домой, рассказывали, что ничего более ослепительного нельзя даже себе и представить; мундиры, галуны, сабли - все так и сверкает, точно мириады звезд, там, тут, со всех сторон, и при этом все движенья отличаются изумительной точностью.

Батшебе ужасно хотелось посмотреть, но она ответила сдержанно:

- Да, я бы с удовольствием посмотрела.

- Ну так вы посмотрите; я вам их покажу сам, все, с начала до конца.

- Не может быть! Как же вы это сделаете?

- Сейчас подумаем.

- Не с тростью же, это совсем неинтересно. Важно, чтобы была настоящая сабля.

- Да, я понимаю, но сабли-то у меня здесь нет, но, думаю, к вечеру я смогу достать. И вот что мы с вами сделаем, хорошо? - И, нагнувшись к ней, Трой сказал что-то совсем тихо, шепотом.

- О нет, нет, что вы! - вспыхнув, вскричала Батшеба. - Я очень вам благодарна, но этого я никак не могу.

- Отлично можете. Никто и знать не будет.

Она покачала головой, отнекиваясь, но уже не так решительно.

- Ну, если бы я на это пошла, я, конечно, взяла бы с собой Лидди. Может быть, так и сделать?

Трой смотрел мимо нее, куда-то вдаль.

- Не знаю, зачем вам нужно ее с собой брать, - холодно сказал он.

В глазах Батшебы можно было прочесть, что она тоже так думает, и не потому, что он так сухо ответил, а просто - само собой ясно, что Лидди тут будет лишней. Она почувствовала это еще до его слов, едва только заговорила о Лидди.

- Ну хорошо, я не возьму с собой Лидди - и я приду. Но только совсем ненадолго, - добавила она, - очень-очень ненадолго.

- Это займет всего каких-нибудь пять минут, - сказал Трой.

За холмом, возвышавшимся против дома Батшебы, по ту сторону склона, так примерно на милю тянулась пустошь, вся заросшая в это время года высоким; густым папоротником с сочными, просвечивающими, недавно распустившимися листьями, сверкающими всеми оттенками свежей, нетронутой зелени.

В восемь часов, в этот летний вечер, когда ощетинившийся золотой шар на западе еще доставал своими длинными огненными стрелами концы папоротников, в их густой чаще послышался мягкий шорох и вслед за тем появилась Батшеба; раскинувшиеся веерами резные листья ластились к ней, обнимали ее за плечи, приникали со всех сторон. Она остановилась, повернула назад, дошла до склона холма и стала спускаться к дому, но на полдороге обернулась и, кинув последний взгляд туда, где она только что была, по-видимому, решила, что лучше все-таки уйти.

И тут она увидела вдалеке неестественно красное пятно, двигающееся вверх по склону. Оно быстро скрылось но ту сторону холма.

Она выждала минуту, другую, представила себе, как огорчится Трой, когда поймет, что она нарушила уговор, и бросилась бегом обратно вверх по склону и снова в чащу, откуда только что ушла. Внезапно ее охватила дрожь, и она ужаснулась на самое себя, - как она могла поддаться этакой безумной затее. От учащенного дыхания грудь ее поднималась и опускалась, а глаза горели лихорадочным огнем. Но ее словно что-то заставляло идти.

Она подошла к краю оврага, заросшего со всех сторон папоротником. Трой стоял внизу и смотрел на нее.

- Я услышал, как зашелестел папоротник, когда вы пробирались через него, прежде чем увидел вас, - сказал он и, шагнув на откос, протянул ей руку, чтобы помочь спуститься.

Овраг представлял собой круглую, как блюдце, естественную ложбинку около тридцати футов диаметром вверху и совсем неглубокую - лучи заходящего солнца освещали головы сержанта и Батшебы. Человеку, стоящему посреди оврага, виден был только маленький кружок неба в круглый просвет в папоротниках: они сбегали по откосам почти до самого, дна оврага и здесь внезапно кончались. Окаймленное зеленью дно было устлано густым ковром моха, переплетенного травой и таким пружинисто-мягким, что нога уходила в него по щиколотку.

- Так вот, - сказал Трой, вынимая из ножен саблю, которая, едва только он поднял ее, сверкнула на солнце, словно лучезарный привет какого-то стремительного существа, - прежде всего у нас имеются режущие удары: четыре правых и четыре левых; затем колющие - четыре правых и четыре левых. У пехоты, на мой взгляд, режущие, и выпад и защита много интереснее чем наши, но они менее эффектны. У них семь режущих и три колющих. Ну вот это вам для начала. Теперь наш первый режущий выпад - это как если бы вы сеяли зерно, вот так. - Батшеба увидела как бы мелькнувшую в воздухе перевернутую радугу, и рука Троя тут же застыла неподвижно. - Второй - это как если бы вы забивали кол в землю, вот так. Третий - как серпом. Четвертый - как цепом молотят. Вот так. То же самое и левые выпады. А колющие - это так: раз, два, три, четыре - правые; раз, два, три, четыре - левые. - Он повторил их и спросил: - Хотите еще раз, сначала? Раз, два...