Чужая кожа - Ирина Лобусова

Витольд Комаровский был женат, его жену звали Мальвина, и ее расстреляли с помощью расстрельной машины. Где расстреляли — Китай, Индонезия, Таиланд, Сингапур? Во всех этих странах казнят именно так. Неужели ее поймали в Таиланде за перевозку наркотиков? И как он ее подставил? Интересно, Мальвина — настоящее имя или нет. Похоже, не настоящее. Ну кто в здравом уме назовет свою дочь Мальвиной? Возможно, это имя Комаровский придумал для нее сам.

А что означает «Храм не судьбы», в который Комаровского привел Сафин? Какая-то секретная организация, секта? Похоже, Сафин хорошо знал эту Мальвину, если присылал Комаровскому ее снимки в надежде пробудить совесть и жалость. Не пробудил, и Мальвину расстреляли. Узнать об это подробно!

Потом снова несколько пустых писем, и наконец… «Илона не была для меня идеальной женщиной, ты же знаешь. Я думал, она сможет заменить мне Мальвину, но так не случилось. Илона — совсем не девочка с голубыми волосами. Ну и Бог с ней».

После снова пустые, ничего не значащие письма, и никакого упоминания об Илоне. Ни слова! Последнее письмо было самым коротким (за месяц): «Все в порядке, скоро буду в Украине. Увидимся!» На этом переписка заканчивалась.

Больше в компьютере ничего интересного не было. Приведя комнату в прежнее состояние и выключив ноутбук и свет, я вернулась к себе, чтобы сделать заметки. Но позвонил Макс и сказал, что ключ у него. Мы договорились встретиться днем в офисе.

Громоздкий черный Range Rover вальяжно притормозил возле кустов, обдав нас фонтанчиком из щебня и пыли. Макс спрятал голову под ветку, которая тут же треснула его по макушке. Я впилась ему в локоть: не хватало только позора, с которым нас станет выдворять отсюда местная охрана. Макс застыл.

Из джипа вылез грузный дядька лет сорока с довольно увесистым животом, и приложил карточку к электронному замку. Характерный писк — ворота открылись. Там, за воротами, царила жизнь. Машины были припаркованы по обеим сторонам дороги у роскошных заборов. Прохаживались какие-то люди. Издали нам вроде почудилась камуфляжная форма охранника с огромной овчаркой на поводке. Но, может, это кто-то из местных жителей выгуливал свою псину перед сном. В эти вечерние часы в поселке бурлила жизнь.

— Ну что, видишь? — шепотом сказала Максу.

— Кто ж знал, что они выползают с темнотой, как клопы, — огрызнулся он.

Нам пришлось пропустить еще четыре автомобиля, прежде чем удалось выбраться из своих маскировочных кустов. Расстроенные, мы почесали по проселочной дороге к станции электрички. Я была готова спорить на что угодно, что из обитателей элитного поселка о существовании обычной остановки электрички мало кто знал.

Вечернее дежурство возле второго входа в поселок было моей идеей. В офисе мы до одурения спорили с Максом, когда нам следует пробираться в дом Комаровского: вечером или ночью. Макс по не знанию настаивал именно на вечернем времени суток. Я же, успев немного изучить жизнь своего коттеджного поселка, настаивала на том, что вечером или ночью лезть туда категорически нельзя, так как это время — самое оживленное время суток. Часть обитателей возвращается из офисов, и от не фиг делать шляется с псинами по улицам поселка. А для другой, тусовочно-светской части вечер — время, когда, проснувшись, они выползают в ночные клубы, на всякие светские мероприятия и часто принимают компашки гостей, порой циркулируют всю ночь. Макс не знал этих особенностей. А потому со мной спорил. Что, конечно, было бесполезно, и в конце концов он убедился в этом.

— Ты была права, — подал Макс виноватый голос, — вечером туда соваться нельзя. Когда же мы пойдем?

Было достаточно темно. Сельская дорога, по которой мы шли, почти не освещалась. Сама же часть дороги для пешеходов представляла собой сплошные рытвины и ухабы. Меня всегда поражал этот дикий контраст: роскошные особняки за миллионы долларов, обнесенные глухими заборами, а чуть в сторону — самая настоящая глубинка, дремучая глушь. Как будто обитатели особняков не умели ходить и выползали из маминого живота прямиком на крутом порше или мерседесе. Тех же, кто ходил в этих местах по дорогам (то есть жители местных деревень), за людей не считали, а потому и нечего было ради них облагораживать обширную территорию.

Так мы добрели до мрачной кирпичной постройки станции, освещенной тусклой пыльной лампочкой под металлическим колпаком. Эта сельская убогость наводила на меня тоску. И какого черта эти придурошные снобы селятся в такой глуши за городом?

— Когда идти? — Макс рвался в бой, — Когда?

После моего рассказа в офисе о судьбе загадочной Мальвины у него отпали все существующие сомнения. Мы поняли, что с Илоной произошло что-то очень плохое. Только вот — что? Если бы знать.

— Ты не бойся, вряд ли с Илоной он разыграл тот же самый сценарий, — говорила я, пытаясь его успокоить, но это было очень слабое утешение. Все равно как вместо наркоза разрезанному на операционном столе пациенту вталкивать в рот самый обыкновенный анальгин. Мы оба прекрасно понимали, что Комаровский уже давным-давно избавился от Илоны. Я очень сомневалась, что мы застанем ее в живых. Меня больше беспокоила организация, о которой я вычитала в переписке Сафина — «Храм не судьбы». Об этом я решила Максу пока не говорить.

— Человек не может иметь имя Мальвина, — рассуждал Макс, — разумеется, это кличка, прозвище. А как мы можем узнать судьбу человека, если мы не знаем ни имени, ни фамилии?

— Ты ведь узнавал про Илону по фамилии, — сказала я, — и это мало что дало. По документам Комаровский до сих пор в браке с Илоной. Он с ней не разводился и ее не хоронил. И где она теперь? Что дало твое узнавание?

— Ты хочешь сказать, что Комаровский сделал с Илоной то же самое, что и с этой Мальвиной?

— То же — вряд ли, но определенно сделал. Мы ведь уже поняли, что этот человек привык избавляться от своих жен.

— Прямо Синяя Борода!

— Нет. Хуже. Скорее всего, он избавился от Илоны потому, что она не смогла заменить ему эту Мальвину. Илона ему ничего не сделала. Похоже, он сильно любил Мальвину. А Илона просто оказалась хуже — в этом и была вся ее беда. Вот он от нее и избавился. Кто знает, что сделала ему эта Мальвина? Может, изменила, предала так болезненно, что он просто не смог все это пережить.

— Хорошо ты все объясняешь! Ах, любил, ах, не простил. Как будто это повод убивать другого человека, который вообще не при делах!

— Почему ты решил, что он убил Илону? Мы этого не знаем. Вдруг она жива? Мы не можем считать, что Илона мертва, потому, что не знаем судьбу Мальвины. Когда мы все это выясним, сможем сделать выводы. А для этого нужно только одно: пробраться в дом.

— Я знаю, как мы должны поступит, — не глядя на Макса, сказала я. — Мы поедем открыто, без всякой конспирации. Днем.

— Ты с ума сошла? — глаза Макса полезли на лоб. — А если там видеокамеры? Ты хочешь сказать, что мы открыто, на виду всего поселка, среди белого дня, войдем в дом Комаровского?

— Именно! Ты пойми, люди так устроены, что если что-то происходит на глазах посреди белого дня, они воспринимают это как нормальный, законный поступок. Вот если мы станем прятаться, ночью, как воры, за кустом, и тайком влезем в окно подвала дома, тогда нас поймают так быстро, что мы не успеем и оглянуться. А если мы подъедем днем, с главного входа, на глазах у всех, открыто и даже нагло, на нас никто не обратит никакого внимания. Значит, ехать нужно днем, часов в 12 дня. Поверь, в поселке это самое мертвое время.