Каждый пред Богом наг - Татьяна Викторовна ФРО

армии, а потом и в институте. Он оставался таким открытым и незащищённым всю свою недлинную жизнь, и никто, ни дедушка с бабушкой, ни родная мать не научили его тому, что не надо отдавать всё своё, если это кому-то понравилось, не надо! Себе надо оставлять то, что тебе очень дорого! Никто его этому не научил, а сам он этому не смог научиться. Только его мама ничего этого не видела: она не любила его, не любила никаким!!! Но зато как же она любила Таню, с самого её рождения, почему — она и сама не знала.

Мама Валя не разлюбила Таню даже тогда, когда Таня повзрослела, то есть, все её проблемы были уже совсем не детскими, а страшными и запутанными проблемами девушки. Часто, очень часто бывает, что самые родные люди, даже и родители, искренне, по-настоящему любя своё маленькое дитя, почему-то перестают любить это дитя, когда оно взрослеет, когда возникают некие сильно раздражающие, взрослые проблемы взамен тех, детских, когда из дитяти вдруг вылупляется новый человек со своим характером, иной, чем у родителей, сущностью, иным мировоззрением, иными жизненными принципами — принять это новое существо, которое всё равно остаётся их ребёнком, очень трудно, а для иных оказывается вообще невозможно и возникает не что иное, как настоящая ненависть к этому вылупившемуся новому человеку, которое есть их прежнее дитя. А мама Валя Таню не разлюбила, и повзрослевшая Таня всё продолжала именно ей рассказывать о своих новых друзьях, своих отроческих, а потом девушкиных проблемах и жутко болезненно переживала ядовитые насмешки мамы Вали над всеми и друзьями, и проблемами, часто тайком от всех плакала от острой боли в душе, потому что не понимала, почему мама Валя всегда выливает помои на её друзей и опять, и опять с непонятной гордостью рассказывает об умницах дочках своих сотрудниц, с которых Тане бы надо брать пример! И Таня изо всех сил, как и в детстве, старалась поведением, манерами, поступками уподобляться тем, вовсе незнакомым ей, умницам дочкам сотрудниц мамы Вали, ведь мама Валя всегда хотела для Тани как лучше!

И постепенно Таня стала всё больше умалчивать от мамы Вали свои девичьи переживания, и уже не рассказывала маме Вале всего-всего, что рассказывала в детстве, она ни слова не рассказала ей ни об одной своей горькой, безответной влюблённости, ни о своих друзьях, ни о своих увлечениях, потому что увидела, что всё, что её, Таню, восхищает, что вызывает в ней любовь, нежность, любопытство, неистребимый интерес — всё будет мамой Валей почему-то ёрнически высмеяно, на всё, что нравится Тане, будут опрокинуты ушаты помоев. Точно то же самое мама Валя проделывала и с сыном своим единственным, Вовой, то же самое — с родной сестрой Люсей, с Витей, даже с бабушкой и дедушкой, при этом обязательно приводила как некие примеры совершенства, которым и надо следовать, своих сотрудников и сотрудниц. Особенно часто она рассказывала Тане, какие блестящие, умные, смышлёные и всесторонние дочки у её сотрудниц, вот с кого Таня должна брать пример! И Таня в детстве и в отрочестве из кожи лезла, чтобы только уподобиться тем дочкам, только чтобы затоптать свою собственную натуру навеки в могилу! И лишь когда она после технического ВУЗа начала работать в оборонном «ящике» она стала всё больше отходить от мамы Вали, которую так боготворила когда-то, и именно тогда почти перестала ей рассказывать обо всём для неё важном, что происходит в её юной жизни в те дни, когда мама Валя приезжала к ним в гости.

Но чего не отнять, так это того, что мама Валя, самоучкой научившись прекрасно шить, шила Тане прекрасные платья, костюмы и даже пальто, и это в те времена, когда в универмагах молодым девушкам предлагалась на выбор одежда либо бабы Яги, либо пожилой дамы, для которой жизнь кончилась. Про обувь и говорить нечего. А мама Валя обшивала любимую Танечку в такие одежды, что молодая девушка, к тому же невероятно стройная и симпатичная, становилась прекрасным произведением искусства, да и Тане жутко нравилось всё, что шила ей мама Валя. Но и бабушку, то есть маму свою, мама Валя тоже обшивала с головы до ног, и сестру свою Люсю, не научилась лишь шить никакие мужские вещи.

Когда Таня выходила замуж, мама Валя собственноручно сшила ей роскошную юбку и потрясающей элегантности пиджачок и золотистой парчи, неведомо где и как купленной. После рождения сына Таня стала часто попадать в больницу: что-то там такое было нехорошее с кровью и приходилось заваливаться в ненавистные районные больницы, которые были скроены как под копирку, с палатами на 8 или даже 10 болящих, с удушающей духотой летом по причине полнейшего отсутствия кондиционеров как таковых, со спёртым до неприличия духом зимой по причине полного непроветривания из-за боязни простудиться тех, койки которых стояли под окнами, с неискоренимыми палатными разговорами либо о нескончаемых своих болезнях, либо о бесконечной жрачке. Таня люто ненавидела эти больничные пребывания, но без них нельзя было обойтись. И на всю жизнь, до самой своей гробовой доски помнила Таня, как одна лишь мама Валя всегда приезжала навещать её, в какой бы, даже и самой удалённой больнице Таня ни валялась. Ни разу не приехала ни родная Танина мать, которая, надо отдать ей должное, в такие дни и недели брала к себе Таниного сына, то есть, своего внука, после того, как муж Тани погиб. Ни разу не приехал её навестить и Витя, любимый братик. А мама Валя приезжала всегда, через день или через два, всегда привозила полные сумки вкусной жратвы, а когда Таня смеялась и говорила, что это не под силу съесть одному человеку даже за 2 дня, то мама Валя обводила рукой палату и отвечала: «А вот все вместе и съедите…». Каждый раз она снова и снова ходила к дежурному или лечащему врачу и долго у него выясняла Танину ситуацию. И как же Таня любила её тогда, забывая обо всех горьких обидах на неё, обо всех её злых сарказмах то в адрес Тани по какому-то поводу, то в адрес Таниных подруг, что было очень больно. Но когда мама Валя приезжала к ней в очередную больницу, часто даже после работы, то Таня забывала обо всём гадостном, что не единожды познала от мамы Вали, и так сильно её тогда опять любила, как давным-давно, прежде, в детстве.

Вова тогда уже стал приезжать на выходные и праздники из казармы к