Ученик якудзы - Дмитрий Силлов

Виктор поднялся, поклонился и, перегруженный неожиданно свалившейся на него информацией, направился куда велели. Но, выйдя из додзё, остановился словно громом пораженный, осознав — последние слова сихан произнес по-японски.

* * *

Раз в неделю в ворота школы заезжала цистерна с живой рыбой. Разгружалась та цистерна по принципу самосвала. Сбросив груз прямо в озеро, шофер очень быстро давал по газам. Видимо, знал, кому та рыба предназначалась.

Виктор еще пару раз видел то ли хвост, то ли шею резвящейся твари, напоминающий спину змеи толщиной с корову. Высунется над водой крутой мокрый изгиб, мелькнет в глубине стремительная тёмная туша — и снова тишина.

Самосвал только что уехал, со страху испортив воздух серьезной порцией выхлопных газов. В озере шумно плеснуло.

Но сейчас Виктору было не до озера.

Он привычно, на автомате, удерживал на весу палки, стараясь, чтобы при этом как можно меньше дрожали руки. А в собственном восприятии окружающей действительности Виктор обнаружил одну интересную особенность.

Если смотреть расфокусированным зрением сквозь ограду школы, мысленно пронзая взглядом лес японских ёлок и погружаясь тем взглядом как можно дальше, через некоторое время расплывчатые окружающие предметы начинали терять не только форму, но и цвет, превращаясь в унылые серые глыбы, имеющие с оригиналами весьма приблизительное сходство. Как в последнем видении, только цветной стрекозы в стеклянном кубе недоставало.

Эффект оказался регулируемым, как и при обычном в`идении мира. Чем ближе находилась точка фокуса взгляда, тем реальнее становилась окружающая действительность. И наоборот. Вот только представить то, чего не видишь на самом деле, было проблематично. Это далёкое «оно» казалось то неясным нагромождением гор, то похожим на мираж скоплением облаков, то просто безграничной небесной синью, по мере погружения вглубь нее превращающейся в чернильный мрак космоса.

Реальность как бы раздвоилась. Часть сознания Виктора воспринимала унылый окружающий ландшафт, похожий на серый кисель с комками нерастворившегося крахмала. А другая была слишком далеко отсюда, и там, вдали, было намного интереснее. Картинка постепенно набухала пятнами цвета, и оставалось совсем немного для того, чтобы, собрав ее воедино, понять, что же собственно он видит…

В неоднородную массу окружающего медленно вползли несколько световых пятен. Они имели форму вытянутых яиц, наполненных ядовито-желтым огнем, просвечивающим сквозь скорлупу. Почему-то их появление удивления не вызвало, как не вызывает никаких эмоций появление новых пассажиров в вагоне метро. Ну зашли и зашли такие же куски биомассы, как и ты сам…

Такие же…

Виктор осознал, что в бесцветном мире размытых силуэтов он выглядит точно так же — светящийся овал, в заданном ритме двигающий двумя пучками переливающихся нитей с зажатыми в них небольшими фрагментами серого мира. Может, двигающийся несколько более уверенно, чем те, что замерли сейчас на краю поля зрения, протягивая к нему удивленные нити осознания.

Тонкие светящиеся нити неуверенно прошлись по его телу, но Виктор не обратил на них никакого внимания. У него было гораздо более интересное и важное занятие.

Один из овалов приблизился на несколько шагов и остановился.

Внутри него начало образовываться пульсирующее тёмное пятно. Колебания верхней части овала породили незначительные изменения окружающего пространства, трансформировавшись в произносимые нараспев слова: Ватаси-но нингё — ва ёй нингё, Мэ ва поцутири то иродзиро дэ Тисай кути мото айрасии Ватаси-но нингё — ва ёй нингё. Ватаси-но нингё — ва ёй нингё,

Ута о утаэба нэннэ ситэ Хитори ойтэ мо накимасэн Ватаси-но нингё — ва ёй нингё[48].

Смысл слов был понятен, но они ничего не значили. Как и весь окружающий серый мир. И то, что овал, которому, видимо, надоело петь издевательскую песенку, неуклюже нагнулся, слепил из серой массы шарик и метнул его в Виктора, тоже не имело значения. Виктор смахнул шарик фрагментом серой массы, зажатым в пучке светлых нитей, и попытался восстановить почти собранную картинку. Поздно. Далёкая реальность уже рассыпалась и тонула в сером тумане. А здесь, в сером мире, в Виктора летели уже несколько шариков, одновременно пущенных всеми светящимися овалами. Как и предыдущий, шарики летели достаточно медленно, и смахнуть их не стоило большого труда. Да и что там какие-то жалкие кусочки серой массы по сравнению с тем, что он мог увидеть, но так и не увидел… Так и не увиденная реальность полностью утонула в плотном сером тумане. А окружающий мир стремительно наливался красками. Из расплывчатой взвеси проступили размытые очертания знакомого забора, тренировочных манекенов и нахальной физиономии Масурао. Правда, сейчас эта физиономия была слегка озадаченной. Как и лица остальных учеников, стоящих за своим признанным лидером.

Однако лидер быстро справился с собой. Усмехнувшись, он отбросил в сторону очередной снежок и прикрикнул на свиту:

— Чего встали? Не видели куклы, которой позволили помахать руками, вместо того чтобы чистить отхожее место? Она еще наверстает своё. За работу, бездельники!

Опомнившиеся ученики шустро разбежались кто куда — одни к манекенам, другие, разбившись на пары, принялись отрабатывать сложные комбинации друг против друга. Масурао же, достав из-за спины привязанный на специальных лямках тренировочный меч, связанный из бамбуковых полос, принялся немилосердно лупцевать им своего противника, вооруженного таким же мечом.

Надо отдать должное, проделывал он это легко и изящно. Его напарнику приходилось несладко — то и дело жесткий тренировочный снаряд опускался то на руки, то на плечи, то норовил со всего маху заехать по голове. Наконец, последнее Масурао удалось — вскрикнув, парень выронил свой меч и схватился за ухо. Между пальцами у него проступила кровь.

Масурао усмехнулся и ловким движением вернул меч обратно за спину.

— Приложи снег, пусть кровь остановится. Потом продолжим, — бросил он напарнику.

И направился к Виктору.

Виктору на всё происходящее было абсолютно наплевать. Минут через десять, когда боль в плечах станет невыносимой, он отложит тамбо, натянет на ноги колючие стельки и начнет пробежку. Восемь кругов — это не шутка, сегодня придётся изрядно попотеть.

Масурао подошел и присел рядом на корточки, не обращая внимания на торчащие возле его лица тяжелые палки. На губах Масурао блуждала усмешка.

— Ты, наверно, думаешь, нингё, что стал очень крутым, оттого что старый дурень взял тебя в ученики, — тихо сказал он. — Запомни — как бы ты ни был крут, здесь, в Японии, ты всегда будешь лохом-катаги, который к тому же еще и белый гайдзин. А гайдзин — это даже хуже, чем дерьмо, если сравнивать его с дерьмом настоящего японца.