Зачем мы говорим - Тревор Кокс

Алгоритм машинного обучения становится таким мощным, потому что, научившись один раз, он приобретает способность делать разумные предположения о музыкальных заставках, которые никогда раньше не слышал. Конечно, система несовершенна и может быть хороша ровно настолько, насколько хороши были загруженные в нее данные. Когда мы расширили поле деятельности и попытались по музыкальным заставкам определить жанр телепрограмм, это вызвало затруднения. Одна из таких проблемных ситуаций – нестройные аккорды грустной заставки к детской программе Noggin the Nog [7]. Поскольку такая музыка не соответствует оптимистичному сценарию этого жанра, она привела алгоритм машинного обучения в замешательство. Возможно, однако, что она обманула бы и человека!

Таким образом, успех в машинном обучении обычно зависит от определения характерных особенностей, присущих необходимой информации. Чтобы использовать машинное обучение в распознавании лжи, нужно знать, какие характеристики речи могут на нее указывать, и тогда искусственная нейросеть сможет обнаружить обман. Итак, что же выяснили психологи по результатам экспериментов с людьми? Существуют ли явные признаки, указывающие на лжеца?

В январе 1998 года президент Билл Клинтон сделал знаменитое заявление: «У меня не было сексуальных отношений с этой женщиной, мисс Левински». Его речь была натянутой и выдержанной, а каждое слово сопровождалось ритмичным постукиванием указательным пальцем по пюпитру. Семь месяцев спустя президент выступил по национальному телевидению и объявил, что солгал. Контраст между этими двумя выступлениями Клинтона поражает. Его признание вины страстное и беглое, произнесено в знакомом всем стиле, который помог ему стать успешным политиком. Самый резкий контраст между этими речами наблюдается в изменении ритма: второе выступление уже не размеренное, паузы между словами естественным образом варьируются.

Когда родители спрашивают подростка, где он был вчера вечером, или представитель власти допрашивает подозреваемого, или кто-то слушает политика, словам которого не верит, – все исходят из предположения, что обязательно обнаружатся какие-то явные признаки, которые укажут на неправду. Когда человек неискренен, он обычно напряжен. И мы предполагаем, что волнение или страх оставят свой отпечаток и в речи [8]. Стресс увеличивает возбуждение, и это затрудняет точный контроль над голосом. У некоторых людей это сказывается на громкости речи, появляется грубость в голосе, изменяется частота колебаний голосовых связок. У других происходит избыточная компенсация эффектов повышенного возбуждения, поэтому речь становится чрезмерно точной. Это могло бы правдоподобно объяснить вымученность первого выступления Клинтона.

Проблема состоит в том, что многие люди полагают, что им лучше удается обнаружить ложь, чем солгать самим. Но на самом деле все как раз наоборот: мы лучше обманываем, чем разоблачаем ложь. Это может быть связано с ранними воспоминаниями о крупном обмане, который не удался. «Безобидная» ложь, где ставки не так высоки («Прости, твое письмо, похоже, попало в спам»), обычно не так запоминается и не имеет большого значения. Мы забываем, что на самом деле у нас хорошо получается обманывать. Мы обычно пытаемся отыскать конкретные признаки, которые, как нам кажется, укажут на то, что собеседник лжет, например, он отводит взгляд в сторону, улыбается или дергается. Но научные исследования показывают, что это неточные признаки. В действительности представление о том, что когда люди лгут, они больше суетятся, прямо противоположно тому, как на самом деле ведут себя лжецы.

Эйтан Элаад из Национальной полиции Израиля исследовал этот вопрос в проекте с участием 60 полицейских, которым показывали видеозаписи подростков и просили их определить, когда те лгут [9]. На видео были записаны восемь подростков, описывающих людей, которые им нравятся или не нравятся. Иногда они говорили правду, но иногда и обманывали. Правильная интерпретация таких видеозаписей – это настоящая проблема в расследовании лжи. Когда подростки лгали, они должны были бы проявлять признаки стресса, в противном случае следователи не смогли бы найти зацепок, с которыми можно было бы работать. Однако очевидно, что в случае раскрытия обмана речь не шла о реальной угрозе тюремного заключения или других жестких санкциях. Можно было сыграть на самооценке подростков, сказав им, что только те, кто обладает мощным интеллектом, сильной волей и отличным умением контролировать себя, смогут преуспеть в обмане [10].

Две трети израильских полицейских думали, что они показали очень хорошие результаты в определении лжи. На самом деле их ответы были даже хуже, чем ожидалось: ложь была обнаружена только в 46 % случаев. С тем же успехом они могли бы просто бросить монетку. В среднем по данным исследований, в которых принимали участие судьи, психиатры и специалисты по работе с полиграфом, успешность была чуть выше простой догадки [11].

В 1994 году Ричард Уайзман, профессор Хертфордширского университета и специалист по общественному пониманию психологии, провел большой эксперимент по изучению лжи. Ход эксперимента контролировался в меньшей степени, чем лабораторные исследования, но Уайзман протестировал огромное количество людей, которые должны были обнаружить ложь. В эксперименте использовались два интервью с известным британским политическим обозревателем сэром Робертом Деем. В одном интервью он солгал, в другом сказал правду. Публика должна была это определить. Более 40 000 человек слушали Дея по радио, читали его интервью в газетах или смотрели выступления по телевизору. Радиослушатели, у которых для обнаружения лжи были лишь вербальные и голосовые подсказки, опознали ее правильно в 73 % случаев. Читатели газеты, у которых был только текст, правильно ответили в 64 % случаев. Удивительно, но те, кто смотрел интервью по телевизору и мог не только слышать, но и видеть Дея, показали худшие результаты и оказались правы в 52 %, что ненамного выше ожидаемой вероятности. По-видимому, добавление визуальных подсказок на самом деле снижает способность обнаружения лжи [12].

По результатам всемирного обзора, самым распространенным признаком обмана, по мнению большинства людей, является то, что если человек лжет, он отводит взгляд [13]. Если человек смотрит в сторону, даже маленькие дети 5–6 лет связывают это с враньем. Но любопытно, почему мы полагаемся на этот ложный знак? Человек очень хорошо определяет чувства окружающих, и, по-видимому, здесь существует какая-то иллюзорная взаимосвязь. Мы отводим взгляд, когда нам стыдно, а если нас поймали на лжи – это стыдно. Возможно, именно поэтому мы ошибочно полагаем, что если человек говорит правду, он будет смотреть прямо в глаза, а лжец отведет взгляд.

Низкие показатели успешности в исследованиях обмана частично объясняются тем, что люди полагаются на стереотипные, но ошибочные признаки, как раз такие, как взгляд в сторону. Еще одним фактором является презумпция правды: мы естественным образом убеждены, что истинных утверждений больше, чем ложных. Как и в большинстве жизненных ситуаций, в попытках обнаружить ложь мы для вынесения суждений используем эвристику, или произвольные решения, а она часто основана на предубеждениях. Майкл Шермер в книге «Верующий мозг» (The Believing Brain) приводит следующий пример [14]. Представьте, что вы – первобытный человек, находитесь в саванне и вдруг слышите звук. Это шум ветра в траве? Или это к вам подбирается хищник? Предположим, что это хищник, и он готовится к нападению, тогда самое правильное решение – быстро смыться. Если есть вероятность, что это хищник, то очень опасно успокаивать себя тем, что это ветер. Так, себе во благо вы усваиваете практическое правило, основанное на предубеждении, что любой звук в саванне означает приближение хищника.