Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц - Патти Маккракен

и откинулся назад, перебирая пальцами соломенную подстилку и разглядывая свою жену.

Затем он встал и поднял одну ногу, чтобы осмотреть подошву своего ботинка. Кристина подняла на него глаза, наблюдая за тем, как его лицо постепенно мрачнеет. Заметив это, он снова ударил ее ботинком, на этот раз целясь в ступню.

Послышался хруст, и Кристина закричала от неистовой боли.

* * *

Бо́льшая часть утра ушла у Кристины на то, чтобы дойти до дома тетушки Жужи. Кристине говорили, что лучше всего зайти к бывшей повитухе с черного хода. Она именно так и поступила – и постучала в дверь.

Когда тетушка Жужи открыла дверь, она подумала было вначале, что перед ней на крыльце стояла, пошатываясь, пожилая женщина. Либо какая-то цыганка-попрошайка без признаков возраста, как это им свойственно. Затем она заметила, что в каштановых волосах этой женщины, криво покрытых головным платком, еще не появилась седина, а кожа была слишком белой, чтобы предполагать цыганскую кровь.

Оба глаза женщины распухли и почти не открывались, а ее одежда была грязной и порванной. От нее смердело кровью и побоями – это был неистребимый запах, – а ее нога, похоже, была сломана.

Меня зовут Кристина. Мой сосед сказал, что я могу обратиться к вам.

Поспешные крестины

Гнев цыган подобен ветру. Он приходит и уходит.

Старинная цыганская поговорка

Будапешт

Тетушка Жужи вышла на крыльцо здания суда, где ее встретил резкий порыв ветра, обжигающе холодный. Он по-хулигански толкнул ее, и она была вынуждена схватиться за ближайшую колонну, чтобы удержаться на ногах. Снежная крошка, лежавшая на земле, когда бывшая повитуха пришла утром в суд, к этому времени, подтаяв, почти исчезла, но скользкие участки льда все еще покрывали каменные ступени.

Несмотря на плохую погоду, тетушка Жужи не смогла удержаться от улыбки: она одержала победу! По какой-то необъяснимой логике гадзо она была оправдана по всем пунктам предъявленного ей обвинения.

Любой, кто следил за этим делом, наверняка был ошеломлен таким поворотом событий. Признание тетушки Жужи, запротоколированное жандармами, являлось неопровержимым свидетельством ее вины. Абсолютно неопровержимым. Она сама красочно описала свои преступные деяния, не скрывая деталей. И на судебном процессе в Сольноке, когда она заявила, что ее признание было ложным, никто ей не поверил. Как же тогда получилось, что суд высшей инстанции оправдал ее? Как вышло, что он счел ее историю правдоподобной? И как стало возможно, что суд высшей инстанции поверил ей, а не жандармам? Или же ее первоклассный адвокат смог все так умело устроить? Тетушку Жужи все эти вопросы ничуть не волновали. Для нее было важно лишь то, что она получила свободу. Она снова преисполнилась непоколебимой верой в свою правоту и удачливость.

Шум, доносившийся с бульвара по соседству, был просто ужасающим. До ушей тетушки Жужи доносился оглушительный грохот проезжающих автомобилей и экипажей, и она была вынуждена заткнуть уши, чтобы не слышать его. В это же самое время ее адвокат, Габор Ковач, находился где-то дальше по улице, посреди шумной толпы, держась рукой за свой котелок и забираясь в экипаж.

* * *

Четверг, 18 января 1923 года

Соломенная циновка Анны, заменяющая ей кровать, была расстелена у стены. Она была уже совсем старой и ветхой, Анна пользовалась ею много лет подряд. Ее края теперь истрепались. В тех местах, где они были заново сшиты, чтобы сохранить форму циновки и не дать ей расползаться, пучки соломы кое-где вновь выбились наружу из швов и теперь окружали ее, словно неряшливая изгородь.

Сон Анны был достаточно глубоким, хотя порой он и прерывался. В сознании Анны все плыло, и она время от времени просыпалась, щуря глаза от дневного света, прежде чем снова провалиться в глубокий колодец сна.

Прошли вечер, ночь и бо́льшая часть дня. Комната, где лежала Анна, была вымыта, пятна крови протерты тряпками и кухонными полотенцами. Мешок из грубой мешковины, на котором она лежала во время родов, тоже был весь пропитан кровью, поэтому от него избавились (либо закопали, либо сожгли).

Лайош ночью приходил домой, хотя ему было велено держаться подальше. Его отвратительный запах и шум, когда он громко натыкался на скамью и другие предметы в комнате и кухне, потревожили Анну, однако вскоре она снова погрузилась в беспамятство сна.

К утру дети выскользнули из дома. Дочь пошла в школу. Анна редко отправляла маленькую девочку на занятия зимой, так как обувь у той была дырявой, и идти по зимней улице было слишком холодно. Но Мара, которая пробыла у Анны в доме практически всю ночь и вернулась перед рассветом, принесла прочную пару ботинок и одолжила ее. Что же касается сына Анны, то в тринадцать лет он стал уже слишком взрослым для школы, поэтому отправился в корчму помогать Розе Киш. Сама Роза Киш время от времени навещала Анну в течение этой ночи, а утром пошла открывать ее корчму.

С улицы доносились уютные звуки погожего зимнего дня. Сквозь тонкие окна Анны доносился топот лошадей и волов, лязг молочных бочек, катившихся на телегах, перезвон колокольчиков на фургонах. Однако резким диссонансом с мелодичными звуками, доносившимися снаружи, выступали тяжелые шаги Мары. Ее ботинки издавали глухой стук об пол каждый раз, когда она перемещалась по дому. Мара двигалась так, словно каждым шагом хотела потушить небольшой костер. У нее была такая же тяжелая и безжалостная походка, как и у тетушки Жужи.

Мара в целом была поразительно похожа и на свою мать, и на свою тетю Лидию. Анна не могла издалека отличить одну от другой, особенно когда смотрела на них со спины. Та, кого она принимала на площади за тетушку Жужи, обернувшись, оказывалась Лидией. Или же по виду Мара, выходившая из отделения почты и телеграфа, на самом деле была тетушкой Жужи. У них была одна и та же фигура, одни и те же контуры головы, один и тот же голос, одни и те же движения рук, одна и та же неторопливая, вразвалку, походка. Когда Анне случалось выйти из своего дома или корчмы, у нее был риск столкнуться с той или иной ипостасью тетушки Жужи.

Для жителей Надьрева не являлось секретом то, что тетушка Жужи помогала своей дочери принимать роды, несмотря на то, что доктор Цегеди-младший запретил ей это делать. Мара окончила специальные курсы у молодого доктора и получила его разрешение на самостоятельное родовспоможение, однако почти всегда ей в этом помогала тетушка Жужи. И в большинстве