El creador en su laberinto - Андрей Миллер

капитан Кордова — человек, распоряжавшийся делами Сан-Мигеля. Стоит ли говорить, что я не послушал его?

Кордове не нравились мои одинокие поездки за реку. Он скрипел зубами, но поделать ничего не мог: Сан-Мигелю требовались и врач, и учитель, а я с успехом совмещал обе должности, столь важные для молодой колонии. В вице-королевстве считали, что эти земли не богаты ни золотом, ни серебром: потому не наблюдалось избытка желающих ехать в Сан-Мигель.

В городке не происходило ничего особенно интересного: он вёл самую обычную жизнь поселения на фронтире. Здесь возделывали землю, молились Господу, стерегли рубежи владений Филиппа II, воспитывали немногочисленных детей. Днём работали, вечерами выпивали и бренчали струнами, а по ночам тревожно всматривались в даль.

Лишь однажды на моей памяти случился серьёзный индейский набег, легко отражённый и обернувшийся суровой карательной экспедицией в ответ. Ваш покорный слуга, разумеется, принял участие в походе. Во-первых, экспедиции был необходим врач, во-вторых — сколь бы мягко я ни относился к индейцам, но прежде всего сам был испанцем. Тот, кто поднимал оружие против нас, должен был заплатить дорогую цену — и дерзкое племя заплатило её сполна. Мы убили сотню их мужчин, а оставшиеся агрессивные дикари сбежали на юг и больше не показывались нам на глаза.

Не сочтите эти слова за похвальбу, но в походе я весьма отметился: и лично сражаясь с неприятелем, и помогая раненым. Это немного смягчило капитана Кордову, так что появилась возможность куда больше времени проводить на территории индейцев.

К югу от реки жило несколько маленьких племён — все с характером достаточно спокойным. Языки большинства из них оказались сложны для изучения, но речь одного племени сильно напоминала ту, с которой мне уже доводилось сталкиваться. Племя называло себя «нунтур». С нунтурами, пока не тронутыми цивилизацией, мне и удалось наладить долгожданное общение.

Увлечённо описывал я быт, нравы и ритуалы нунтуров, чему они не препятствовали. Удалось даже наладить некоторое сотрудничество: оказалось, что испанская медицина отнюдь не бесполезна для индейцев. Меня же в обмен на такие услуги охраняли во время поездок по неизведанной земле. Отношения налаживались, и с каждым новым визитом к нунтурам я узнавал от них всё больше.

Вскоре появилась и другая причина регулярно посещать деревню туземцев. У причины этой были дивные чёрные глаза и ласкающий слух голос. Так уж вышло, что я полюбил Титубу, а Титуба полюбила меня, и старейшины племени ничего не имели против этого. Ко мне относились не без недоверия, но и с определённым уважением, а также интересом.

По весне я уже проводил с Титубой не меньше времени, чем в Сан-Мигеле — и капитан Кордова снова начал беспокоиться по этому поводу. Да и многие колонисты смотрели косо, шептались за спиной, однако я не придавал тому никакого значения. За свою бурную жизнь Рауль Морено знал немало женщин, но ни одну из них не любил так, как милую Титубу. Так уж судил Господь, и ни одному из смертных не пристало подвергать сомнению его волю.

Однако не только любимая занимала моё внимание в те дни. Наступило лето 1563 года, и вместе с ним в Сан-Мигель вошёл необычный человек.

***

Иаго Карвасса: так его звали. Судя по акценту, он был каталонцем — да и проговорился как-то за выпивкой, что родился в Барселоне. Иаго выглядел лет на сорок: это был здоровенный детина со злодейской чёрной бородой, без двух пальцев на левой руке, весь покрытый шрамами. От него разило мадерой и опасностью. Иаго имел превосходное оружие, великолепного вороного коня, а также солидный доспех перуанской работы.

Он много пил, много болтал — но всё не по делу, и никто толком не мог понять, зачем Карвасса вообще явился в Сан-Мигель. Уточнить это было большинству боязно, а прочим — лениво; поговаривали, будто он связан с подкреплением из Лимы, которого ждали уже полтора года. Признаюсь, что это походило на правду, ибо военный в Иаго узнавался однозначно.

Карвасса рассказывал всем чудную историю: якобы он служил когда-то под началом самого Хулиана Ромеро в Англии — сражался там с шотландцами, друзьями заклятого врага нашего, французского короля Франциска. Отличился в боях, попал в плен, бежал и воевал после на полях Франции — а затем направился в Новый Свет. Должен сказать, что у многих по ту сторону океана была интересная история прошлого: иногда правдивая, а иногда — выдуманная, скрывающая грязную правду.

— Ты, говорят, якшаешься с индейцами?

Помню, что мне тогда даже не хотелось отвечать. Он продолжал:

— Сам знаю, что якшаешься. И бабу себе завёл среди них. А я индейцев убиваю. На севере платят за каждый скальп: я снял две сотни скальпов.

— Но здесь, сеньор, за скальпы не платят. Выходит, вы тут не заработаете.

— Это пока не платят. Да и потом… может, я не за тем приехал.

Ради чего ни приехал бы Иаго Карвасса (а я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос), дни свои конкистадор проводил праздно. Я нечасто виделся с этим человеком и совсем оттого не грустил, ибо он был мне неприятен.

Одно лишь интриговало в жутковатом каталонце. Всюду, где ни появлялся, он таскал с собой тыкву — маленькую тыкву, сорта мне неизвестного. Не раз раздумывал я, проводя вечера в Сан-Мигеле: задать ли вопрос об этом? И однажды настал день, когда я спросил о тыкве, но прежде случилось иное.

***

Вслед за летом пришла осень — и недоброе она принесла. В очередной раз навещая селение нунтуров, я застал их в тревоге. Старейшины не желали пояснять её причин, а охотники отводили глаза: даже Титубу мне удалось разговорить с трудом.

И вправду, скверными были новости.

Нунтуры говорили о племени, пришедшем издалека; о племени, за которым тянулась дурная и пугающая слава. Истинный крест: про день, когда явятся четыре всадника Апокалипсиса, не говорим мы с таким ужасом. Племя, чьё название индейцы боялись произнести вслух. Племя, в котором видели они воплощение зла. Того зла, что не рождается меж людей, но приходит из царства Тьмы.

Стоит ли говорить, что я, едва утешив милую Титубу, поспешил в Сан-Мигель? Если и правда угроза была так велика, ничем другим нельзя