Крестоносец из будущего. Самозванец - Герман Романов

Никитин поступал всегда в соответствии со старым правилом — «решай личные проблемы подчиненных, и в бою они тебя никогда не подведут, ибо забот в мыслях не будет». Андрей тут же отослал Велемира с приказом найти Мартына. Через пару минут крестьянин подошел к ним.

— У меня к тебе дело! — без предисловий начал Никитин, показывая рукой на Грумужа. — Он твой двоюродный брат, а это для тебя много значит. Но он к тому же орденец, а это для меня много значит. Возьмешь его жену на свое полное содержание? А взамен я тебе либо коней дам, либо денег…

— Ни коней, ни денег я не возьму, а ее к себе в дом заберу сразу, только нам его надо вначале построить. Я и сам хотел Грумужу это предложить, но ты меня, ваша милость, опередил. Служи спокойно, мой брат, а за свою женщину и дочь не беспокойся, мы за ними приглядим.

Мартын остановился, посмотрел на лучника, затем обернулся и погрозил бабам, копошащимся во дворе, крепким кулаком. В чем провинились женщины, Андрей не понял, а староста продолжил свою речь:

— И еще одно, ваша милость. Мой внучатый племяш, старший внук Ракиты, просит его в орден принять. Он сегодня деда и мать в одночасье лишился. Парень крепкий, с лука бьет хорошо, да у нас все из него прилично стрелы пускают. На коне еще скачет, как к нему приросший, ножом и топором может биться. Возьми парня, ваша милость, с него добрый воин вырастет. А что всего четырнадцать годков ему, то не беда, еще подрастет. У тебя, я смотрю, все парни совсем молодешеньки, вряд ли кому из них восемнадцать лет стукнуло…

— Хорошо, пусть к Велемиру подойдет, мой сын за ним присмотрит. И присягу у него приму завтра, поутру!

Услышав ответ командора, Мартын почтительно поклонился ему в пояс и пошел в дом, из которого женщины продолжали выносить и выносить туго набитые баулы…

Мытарей допросили, когда стемнело, при свете пламени. С «пристрастием» спрашивали, грозя засунуть ноги в оранжевые угли. Но пытка не потребовалась — пленники «запели» в два голоса, и очень охотно, поведав немало интересного.

Но отнюдь не радостного — паны Завойский и Сартский, вкупе с другими панами, что все вместе слабее их, а потому и подручники, вознамерились полностью подмять под себя остатки орденского наследия в Белогорье.

Сами магнаты, два сапога пара, соберут для того немалую силу — десяток полных рыцарских «копий», да три сотни пеших и конных воев, половину которых составляют наемники. Плюс еще две сотни воинов и пять «копий» должны были выставить союзные магнатам паны.

«Получается неслабо — по три сотни конных и пеших воинов, а в качестве дополнительного бонуса еще три десятка тяжеловооруженных рыцарей и оруженосцев, что сами по себе мощь неимоверная. Кажется, Белогорью наступит полный трындец. По местным раскладам мощь неимоверная, с орденской хилостью в сравнение не идет!»

Грумуж даже почернел лицом, пробормотав, что до Каталаунской сечи орден Святого Креста справился бы с легкостью с такой угрозой, только с одним нахрапистым паном Сартским, хотя и с немалым трудом, отправив чуть ли не половину своих «служителей». А вот война со всей панской коалицией даже крестоносцам была бы не по зубам.

Слава Богу, Грумуж благодарно перекрестился, мощное панское воинство нужно было еще собрать, а на мобилизацию требовалось самое малое не менее пяти недель.

Дабы отвлечься от дум, Никитин устроил над пленниками орденский суд, где сам и стал главным обвинителем, помимо своей воли. Но делать было нечего, как говорится, положение обязывает.

Молодого ратника, который не только не участвовал в насилиях над селянами, но и уговаривал своего десятника не мучить девочку, смерды отпустили на все четыре стороны. А второго, который зарубил мать девочки, решено было казнить.

Судья все же пожалел грабителя — Андрей сделал знак Прокопу, а тот, не раздумывая, рубанул того секирой…

Никитин устало вытянул ноги, лежа на мягкой попоне, постеленной поверху большой охапки духмянистой соломы. Можно было в доме переночевать, в теплой постели, на чем настаивали благодарные селяне, заботливый Арни и уставшее до ломоты тело.

Однако Андрей настоял на своем. Зачем требовать к себе какого-то особого отношения, командиры так не поступают.

Трудный день, наконец, закончился, Никитин предвкушал долгожданный отдых. Ныли плечи, уставшие от тяжести носимой на них брони, но настроение можно было назвать прекрасным. И за самозванца его не приняли, и цель близка, и отряд на два воина увеличился.

Правда, Грумуж с Иванко, так звали юного внука Ракиты, смогут приехать в Белогорье через пять-семь дней, им надо в Притуле своим еще помочь на месте обстроиться.

Теперь орденцев в его отряде уже семеро, да у Бялы Гуры старый рыцарь, что стал священником, а с ним еще три-четыре орденца живут. Там для него еще одна проверка предстоит, более сложная, но эта головная боль будет позже, не сейчас о ней думать.

«Непонятно, что же делать мне с ними дальше — сплошная неизвестность, да кошки на душе скребут. И пятки зудят от острого желания сделать ноги куда подальше. А к ним нужно прислушиваться — еще ни разу не подводили, как и пятая точка. Если рассуждать о перспективе, то ждет нас всех полная задница! Бежать нужно, с крестьянского ополчения невелика помощь и защита».

Андрей наскоро прикинул полный мобилизационный ресурс бывших орденских владений — двадцать процентов от трех тысяч составляло шесть сотен крестьян, скверно вооруженных, необученных, от безусых юнцов до стариков. Это ополчение рыцари запросто затопчут копытами своих скакунов и не заметят толком.

«И оставаться защищать их есть полное безумие — с десятка воинов невелика поддержка!»

Но то говорил разум, видевший войну, пусть и не ту. А вот сердце противилось такому решению — уж больно радушно их встретили, как своих благодетелей и защитников.

Мартын уговорил Никитина принять в подарок два арабских дальнобойных лука, трофеи в последней войне, после которой крестьяне и покинули разоренную Словакию.

Эти луки стреляли на шестьсот шагов, почти втрое дальше, чем обычные охотничьи, больше похожие на недлинные обработанные палки.

У Велемира глаза разгорелись, когда Андрей дал ему этот чудесный лук. Второй заполучил Грумуж, который после Каталаунского побоища служил десятником «синих», так звали конных стрелков ордена из-за их синих плащей.

Потом Грумуж воевал лучником в «копье» брата-рыцаря Вацлава, до самой гибели последнего и почти всех его воинов от подлого нападения отряда пана Сартского…

От других даров Андрей наотрез отказался, хотя смерды собрали целый ворох серебряных украшений, а к ним небольшой золотой самородок в придачу.

Кое-как отбрехался от навязываемых поминков, по-местному подарков, и от длительного участия в тризне, звуки которой еще доносились снаружи, а иногда звучали и печальные ноющие песни…

Дверь в амбар тихо отворилась, и Андрей машинально ухватился за рукоять лежащего под рукой меча. Иметь оружие под боком в нынешнем его положении вещь настоятельно необходимая.