Элизабет Тейлор. Жизнь, рассказанная ею самой - Элизабет Тейлор

по желанию одной из сторон. В Европе мы играли сначала «Клеопатру», как известно. А потом вместе сыграли в «Вирджинии Вульф», и хотя Ричард играл великолепно, разве моя вина, что мою игру признали лучшей?

Как жить звезде

Я говорила, что не помню себя незнаменитой. Это почти правда, просто я не очень хочу вспоминать те дни, когда мы с мамой ходили на множество разных просмотров и отборов, просто чтобы побывать в Голливуде и попасть на глаза нужным людям.

Знаю, много было болтовни, что мама даже спала с режиссерами и продюсерами, чтобы мне давали роли. Не знаю, я никогда не спрашивала ее об этом, если мама и пошла на такое ради меня, то это ее личное дело. Даже дочь не имеет права спрашивать, с кем и почему спит мать.

Главное, за что я ей благодарна, – мама всегда воспитывала меня, как звезду, даже тогда, когда ролей не было либо были почти бессловесные. Она внушала, что я звезда, только это пока не все заметили. Не говорила о звездности, просто вела себя так, словно все уже случилось, правда, постоянно внушая, что нужно очень много работать над собой и следить за своим внешним видом. Ни единого компрометирующего поступка (как быстро, мама, я умудрилась скомпрометировать себя замужествами!), ни единого появления вне спальни растрепой, всегда ухожена, всегда макияж, прическа и продуманный наряд.

Я знаю, что у тебя этого не было, тебя заставляли работать, но не только не хвалили и не называли звездой, но и всячески унижали.

Майкл, я не могу общаться с твоей семьей, это ужасно. В детстве, тяжело трудясь, еще и слышать вместо похвалы и поддержки ругань и испытывать побои… Как ты не сбежал из дома? Я понимаю, что ты забывал обо всем, когда начинал петь, музыка и танец были для тебя отдушиной.

Как хотелось дать тебе то, чего недодали родные в детстве! Я любила и люблю тебя.

Знаешь, что сказалось еще? Я актриса ушедшей уже студийной системы. Как бы я ни ругала Луиса Барта Майера, его создание сыграло свою огромную роль и в моей личной судьбе, и в развитии кинематографа Америки тоже. Студия – железный монстр, которого мы так ненавидели, пока подчинялись ей!.. Но она же была и защитой, я понимаю это только теперь, вернее, поняла, когда перестала сниматься.

MGM, да и другие, жестко контролировали кроме игры на площадке все остальное: соответствие созданному образу, поведение, внешний вид, даже личную жизнь. Это очень тяжело, временами просто невыносимо, я бывала то послушной, то невыносимо капризной, то бунтовала так, что чертям тошно…

Но студия была и защитой. Даже если не требовалось подкупить судью ради освобождения от тюремного наказания или сделать аборт, все равно понимать, что люди из рекламного отдела не позволят фотографировать тебя кому попало, а главное, не позволят попасть на страницы газет или журналов неугодным статьям и снимкам, было приятно. Спокойнее работать, когда ты под надежной защитой.

Тогда я этого не понимала, но меня приучили не позировать как попало, обязательно проверять, как получились фотографии, обращать внимание на свои ошибки и учиться исправлять их, а также анализировать чужие удачи. Лицо и фигура у актрисы ее богатство, пусть зрители ценят замечательную игру, но в кинотеатр они идут сначала на красивую внешность. Если внешность есть, ее нужно оберегать и правильно преподносить. Двойной присмотр со стороны мамы и студии воспитал во мне нужные качества.

Меня нельзя фотографировать просто так, когда я не позирую. Пока я была под защитой студии, никто не рисковал этого делать, то есть неудачные снимки были, но никому не пришло бы в голову их опубликовать. Почему? У студии сильные адвокаты и не менее сильные связи, это был бы последний опубликованный в Америке снимок оплошавшего фотографа.

Однажды меня спросили, почему бы соперникам не опубликовать эти снимки? Но все студии в равном положении, ни одной не хотелось выбрасывать деньги на рекламу звезды впустую, а потому были вопросы, в которых даже соперники солидарны, против репортеров и фотографов воевали объединенным фронтом, что усиливало результат.

Сейчас этого нет, больше нет студийной системы, теперь система контрактов при помощи агентов, а потому нет и защиты. У медали две стороны, нельзя иметь только ее лицевую, приходится терпеть и оборотную.

Мне повезло, воспитанная в студийной системе и привыкшая контролировать все, что может оказаться важным для имиджа, я успела стать звездой раньше развала студий, а потому фотографы не связывались со мной (по привычке?), предпочитая лучше снять поставленный и отрепетированный кадр, чем защищаться в суде.

Бартон всегда смеялся надо мной, твердя, что я самодовольная кукла, но он был не прав. Рябое лицо Ричарда оставалось притягательным, даже если неровную кожу хорошо видно, мне бы этого ни за что не простили. Волосок к волоску, соответствующее освещение, чтобы не видно темных кругов под глазами (все фотографы и модели знают, что во второй половине дня они обязательно будут даже под самыми прекрасными глазками и на лицах тех, кто не знаком с виски или «Кровавой Мэри», это закон природы, потому для журналов снимают только рано утром) и еще тысяча секретов, раскрывать которые не буду, они не мои. А потом обязательно ретушь, и только тогда можно давать согласие на использование фотографии.

Представляю, сколько их выползет после моей смерти – не отретушированных, некогда забракованных, но не уничтоженных, лежащих в дальних ящиках столов на всякий случай.

С первого дня мы с Ричардом поняли, что наша семейная жизнь обречена проходить на виду, каждый день, каждый шаг, каждое слово будут известны и обсуждены публикой. Мало того, публика жаждала крови, читать о тихой жизни звезд никому не интересно. Однажды Лайза Минелли сказала, что мы с Бартоном были первой звездной парой, на которую журналисты охотились, как на зверей на сафари.

Она права, вся наша жизнь проходила под камерами, мы были обязаны играть даже тогда, когда находились вне площадки, причем играть в угоду публике далеко не то, что испытывали. Знаешь, я перебираю старые фотографии и не могу понять, как люди поверили нашим ссорам и крикам, нашим оскорблениям? На всех без исключения снимках я смотрю на Ричарда влюбленным взглядом, и именно это не игра. Можно сыграть ссору с криками, но постоянно, ежеминутно, ежесекундно играть любовь невозможно, обязательно выдашь настоящие чувства. Мы с Ричардом любили друг друга даже после развода, что видно на каждом снимке.

А как же