Элизабет Тейлор. Жизнь, рассказанная ею самой - Элизабет Тейлор

– Вы, миссис, наверное, не привыкли к грубым словам?

– Я Лиз. Конечно, на приемах в дорогих ресторанах не принято крепко выражаться, но если нужно, то я тоже могу, – я выругалась, не очень забористо, чтобы у собеседников не испортилось впечатление, но достаточно впечатляюще.

Ответом был взрыв хохота, потрясший стены паба, как горный обвал. Я стала своей.

А потом… Майкл, знаешь, что там было? Карусель! Да, обшарпанная, скрипучая карусель, на которой вообще-то катались дети, но когда я, увидев этакое расписное чудо с лошадками, больше похожими на помесь осла со слоном, застыла на месте, Бартон рискнул и поинтересовался, можно ли мне прокатиться.

Конечно, крошечный городок был в курсе, кто я и что здесь делаю. Владелец карусели смутился:

– Она не слишком чистая, миссис. Лучше завтра, мы успеем вымыть.

– Вот еще! Моя задница не отвалится!

Новый взрыв хохота, и я после уплаты шести пенсов взгромоздилась на одну из лошадок. Пришлось долго выбирать ту, что покрепче, чтобы не развалить сооружение и не грохнуться самой, на радость наблюдающим. Майкл, какой это восторг! Я поняла, чего мне не хватало в жизни – этой самой простой жизни и не хватало! Когда можно есть простую еду в забегаловках, пить в пабе, ругаться вволю и кататься на карусели.

Я не уверена, что смогла бы жить так все время, все же это экзотика не меньшая, чем африканская саванна, но на родину к Ричарду приезжала с удовольствием. Даже после его смерти приезжала. Приятно было видеть, что меня, даже поневоле перекрашенную после операции в блондинку, узнавали, приветствовали, обнимали, как свою. А когда я на вопрос об операции только махнула рукой, мол, вырезали кусок мозга, мало что осталось, то стала в городе просто героиней.

Ричард был очень доволен, что меня без натяжки признали своей. Это одобрение его трудного выбора стало для Бартона бальзамом на измученную дрянными папарацци душу. Плевать на желтые газетенки, Понтрифайден и его любимая сестра Сис приняли Лиз – это главное. Ну, и я приняла Уэльс и его особенности, что тоже не могло не понравиться Ричарду.

Теперь ты понял мой восторг перед каруселью с лошадками в Неверленде? Конечно, в шахтерском городке лошадки попроще и карусель меньше, но ведь карусель же!

Мой девиз: не умеешь радоваться каждому мгновению жизни – найди себе другое занятие! Я умею и потому пока жива. Вот, кстати, секрет моей живучести – я ценю каждое мгновение этой жизни, даже лежа с большущей дырой в голове после удаления опухоли мозга. Майкл, что бы сказал ты на моем месте, увидев в зеркале бритую башку, изуродованную огромнейшим шрамом от темени до уха, на которой пробивался жесткий ежик совершенно седых волос? Я действительно выглядела, как недобитая жертва покушения топором.

Думаешь, я стала переживать? Из-за того, что какие-то дураки ткнут пальцем и рассмеются? Плевать! Пусть они переживают. Наоборот, я позволила Гарри Бенсону сфотографировать себя для журнала, чтобы все видели: это можно пережить! Если смогла я, то пусть и остальные не боятся нейрохирургических операций. Конечно, не всем удастся, но шанс дается для того, чтобы им воспользоваться.

Я привыкла к известности, к популярности, даже к нападкам с самого детства, а потому переносила все проявления внимания, часто излишнего и навязчивого, к себе и своей семье спокойно. Бартон назвал это «личным покрывалом», его всегда удивляло, что я умудряюсь словно отстраняться от окружающих, идти сквозь толпу, приветливо улыбаясь, но так, словно ее нет вовсе.

Да, я горжусь, это тоже умение и немаловажное.

Этому тоже научила мама – словно дарить себя толпе, но быть чуть над ней, царить, парить, оставаться недосягаемой.

Что скрывать, актерам нужны толпы поклонников и репортеров, если их нет, значит, нет и популярности. А уж излишнее внимание и назойливость всего лишь издержки, с которыми приходится считаться и к которым надо уметь приспосабливаться. Вот ты так и не научился! Не умеешь! Держишься так, словно в чем-то виноват или взял взаймы и не вернул. Майкл – ты король, король, понимаешь?! Значит, ты выше и свою благосклонность даришь. Щедро раздариваешь, не откупаешься, не разбрасываешь, даришь. Чувствуешь разницу?

Да, толпы бывают назойливыми и даже опасными, значит, надо предусмотреть все заранее, обеспечить охрану, а если уж никак, то просто не выходить.

Бартон тоже мучился из-за известности, при этом страстно желая ее. Он, простой паренек, двенадцатый ребенок в шахтерской семье небольшого городка в Уэльсе, смог стать мировой знаменитостью, зарабатывать миллионы, покупать виллы, яхты, машины, самые дорогие бриллианты… Каждое его появление на улице вызывало бурю восторга и интереса, каждый шаг сопровождался фотовспышками и щелчками затворов, а каждое слово комментировалось.

Но сам по себе Ричард остался весьма застенчивым (Майкл, ты никого не знаешь, очень на него в этом похожего? я, кажется, знаю такого паренька, прозванного королем поп-музыки, он тоже стеснительный), и его долгое время смущало внимание прессы, часто излишнее внимание, особенно фанатов. Бартону нравилась одна сторона славы, когда для тебя все лучшее, иногда то, что невозможно купить за деньги – лучшее место в ресторане, в самолете, возможность пройти туда, куда других просто не пустят, знакомства с самыми известными людьми… Знаешь, Энди Уорхол как-то сказал, что известность приводит к тому, что становится приятно проглядывать журналы, мол, листаешь и видишь лица знакомых и приятелей.

А еще Ричарду было приятно, когда его приглашали на телевизионные интервью или приезжали брать таковые у нас. Когда из рук рвали написанные рассказы, потому что одно его имя гарантировало успех публикации…

Да, в известности есть свои плюсы, и их немало. Актеру без славы нельзя, актер без славы бесполезен, особенно актер или актриса кино. Если тебя не узнают на улицах, значит, нет запоминающихся ролей, значит, не привлекателен для прессы.

Но есть и оборотная сторона славы, когда интерес перехлестывает разумные пределы и превращается в кошмар для самого актера и окружающих. А если интерес сразу к паре, да еще и интерес скандальный, как у нас…

Знаешь, когда мы репетировали, а потом играли «Гамлета» в Торонто… боже, Майкл, что я пишу! «Мы» репетировали, «мы» играли! Конечно, репетировал и играл Ричард, а я пряталась за кулисами или вообще в своем номере в гостинице и переживала за него. В Торонто собралась такая толпа сумасшедших американцев, да и канадцев добавилось, что выйти из гостиницы оказалось невозможно, смешно, но я даже своих пуделей выгуливала на крыше отеля! Театральные актеры не привыкли к такому напору,