Тайный сыск царя Гороха - Андрей Олегович Белянин

— Мить?

— Идите, идите, Никита Иванович, а я тут чуток задержусь. Кой с кем побеседую, оголодал уж очень, аж брюхо подвело.

— Догоняй быстрее, — попросил я, выходя за ворота. — И не зверствуй чрезмерно.

— Как можно?! Честь мундира же! — нагло подмигнул серый волк, плотоядно лизнув теряющего сознание царя Дормидонта в хрящеватое ухо. — Чуток на зубок попробую, ежели невкусный, дык плюну и домой…

— Я не вкусны-ый! — долго доносилось из-за забора, когда мне пришлось почти бежать от негостеприимного двора с клеткой под мышкой.

Птичка раскачивалась на жердочке и радостно пищала от новизны впечатлений. Собственно, дальше метров ста мне отойти не удалось, позади раздался шум, крики, два-три выстрела из пищалей, а потом прямо через ворота перемахнул статный златогривый конь, на спине которого гордо восседал серый волк!

Да, Митя в своём репертуаре…

Они в полный карьер пронеслись мимо меня, хорошо ещё не сбили, низкий поклон, и исчезли в том самом перелеске, где мы оставили Василису Премудрую.

Я философски вздохнул, взглянул на небушко, покачал головой и поплёлся следом.

Мыслей в голове было немного, две-три, в диапазоне от классических «кто виноват и что делать?» до «мать вашу, ну почему ж это я всегда крайний?». А поскольку жалость к себе любимому хоть и приятна, но неконструктивна, естественно, главное внимание пришлось переключить на поиски выхода из сложившейся ситуации. Которая, кстати, уже сама так и просит назвать себя тупиковой…

— Фон Дракхен просил чудесную птицу в обмен на четырёх пленниц. Птица у меня. А куда деть златогривого коня с царевной Василисой? Ладно, жеребца берём в отделение, составит компанию Сивке-Бурке, может, даже жеребята появятся. Но гражданку Премудрую-то куда деть? Домой она возвращаться не хочет, я женат, на Митю не повелась. Что, сдать Змею как бесплатный бонус? А если она не захочет? А если, что ещё хуже, не захочет он?! И почему в сказках царевны, королевны и всякие прочие принцессы вечно вешают свои проблемы на чужие плечи? Это не вопрос, это крик души. Прости, птичка, ты тут ни при чём, можешь меня не слушать…

Из клетки раздалось сочувственное пощёлкивание клювом (по крайней мере, мне так показалось) и тихое пение. Я замер. Это было нечто вроде трелей соловья, весёлых переливов жаворонка и какого-то высокого тирольского йодля. То есть нечто совершенно невообразимое…

На какое-то мгновение из сердца ушла боль, все тяготы и горести показались надуманными, пустыми и даже ничтожными. Душа куда-то воспарила, задышалось легко и свободно, так что и самому вдруг захотелось подпрыгнуть повыше и запеть! Каким-то чудом я удержал себя в руках…

— Спасибо! Не ожидал. А у тебя и вправду редкий дар, малышка.

Птица посмотрела на меня внимательными глазами-бусинками и подмигнула в ответ.

Что ж, зато теперь понятно, зачем она Змею. Просто для поднятия настроения! Тяжело ведь, наверное, ощущать себя одним из самых древних существ на планете. Пусто, скучно, одиноко, все развлечения приелись, как и красавицы. Последние в прямом смысле.

За столько-то лет что угодно осточертеет, хоть разрушение, хоть созидание, хоть ненависть, хоть любовь, хоть каннибализм, хоть вегетарианство. Ну, может, так уж прямо в каннибализме его не упрекнёшь, всё-таки он не совсем человек и жён своих ест, будучи в совсем другом, зверином обличье. Хотя с точки зрения законодательства это его совершенно не оправдывает…

— О, Никита Иванович пожаловал, — с широкой улыбкой приветствовала меня Василиса Премудрая. — Как ваш волчок тут появился, я сразу поняла, что дела не по маслу пошли. Что, царь Дормидонт не лучше своих соседей себя показал?

— Куда хуже! — честно признался я. — Нагло обвинил меня во всех грехах, попытался отжать коня, а потом и вовсе перешёл к угрозам физической расправы. Если б не Митя… Кстати, где он?

— Волк-то?

— Это временно. На самом деле он и не волк вовсе, а нормальный парень. Дмитрий Лобов, младший сотрудник Лукошкинского отделения милиции.

— А-а, — понятливо протянула царевна. — В кустах лежит, о березу башкой треснулся, сломал бедную…

— Берёзу, — уверенно уточнил я чисто для себя.

Чтоб наш Митяй да башку себе сломал, такого в природе просто не может быть, она же у него чугунная и мозгом не перегруженная. Спутал лошадь с каруселью…

— Со златогривого навернулся, видимо?

— Ага, может, он и хороший сотрудник у вас, да только ездить совсем не умеет.

Ну, доказывать ей, что псовые в принципе не предназначены для верховой езды на непарнокопытных, было, наверное, бессмысленно и не ко времени. Я поставил клетку с белой птицей рядом с безмятежно щиплющим травку жеребцом и прошёлся мимо сломанной берёзы в ракитовые кусты. Там, разбросав в стороны лапы, на спине, глаза в кучку, язык наружу, наслаждался незатейливым отдыхом мой верный напарник…

— Жить будешь? — Я присел рядом на корточки и похлопал волка по щекам.

— Буду, — без удовольствия ответил он. — А вон та мымра бессердечная даже не спросила: «Больно ли тебе, добрый молодец — серый волк?»

— Не обращай внимания. Говорят, что шрамы украшают мужчин. Правда, если всё время бодать берёзы головой, то… хм…

— Я больше не буду. Случайно вышло, ить ни седла, ни стремян, тока зубами за гриву и держался. — Он демонстративно сплюнул несколько длинных золотых волосков. — Получается, что я коня украл?

— Не совсем.

— И я так думаю. Как слуги Дормидонтовы с ружьями да вилами набежали, я со страху великого вперёд прыгнул да к златогривой скотине случайно на спину и попал. Опомниться не успел, а уж мы с ним над воротами летим!

— Бывает.

— То исть могу сказать, что энто он меня похитил да увёз?

— Мить, давай без бросания в крайности, — попросил я. — Пока мы тут с тобой одни, скажи лучше, как ты себе представляешь наше возвращение на Стеклянную гору?

— Ваше.

— В смысле?

— Ваше возвращение. А я там ничего не забыл. Оно мне и задаром нигде не упёрлось. Я к вашему Змею поганому второй раз нипочём не пойду, хоть увольняйте прям щас!

— И что, будешь вот так, серым волком от проблем бегать?

— Буду! Почему ж нет?! По мне, так и волком быть очень даже неплохо, особенно ежели живым!

Я встал и выпрямился. Гневные слова о предательстве, о чувстве долга, о праведном гневе товарищей и всё такое прочее вертелось на языке. Но совесть подсказывала, что наш младший сотрудник не так уж и не прав. Есть определённая граница человеческих возможностей, у каждого она индивидуальна, и то, что ты можешь требовать с себя, не всегда вправе даже просить у своих подчинённых.

В последние дни все мы работали на пределе, а Митя,