Победа. Том 2 - Александр Борисович Чаковский

побледнел: слишком уж короток был момент упоения своим всемогуществом. — Какие там еще обстоятельства?

— Мне донесли, — продолжал Стимсон, — что большая группа ученых, участвовавших в успешных испытаниях в Аламогордо, собирается выступить с протестом.

— Против чего? — вскинул брови Трумэн поверх тонкой оправы своих очков.

— Трудно мне ответить вам, мистер президент, — нерешительно сказал Стимсон. — Здесь смесь проблем военных и… как бы это выразиться… нравственных, что ли?

— Потрудитесь говорить конкретнее! — нетерпеливо потребовал Трумэн.

— Эти ученые считают, что применение атомной бомбы станет для нашей страны трагедией, в тысячу раз более ужасной, чем Пёрл-Харбор.

— На чем основывается это безответственное заявление?

— На том, что Америка не сумеет долго оставаться монополистом в области атомного оружия. Атомная же война будет означать конец человечества.

— Это все антиамериканская пропаганда! — воскликнул Трумэн. — Пацифистская болтовня антипатриотов, которые, скуля против пролития крови, охотно положат в карман гонорар за осуществление «манхэттенского проекта». Кстати, среди этих «протестантов», наверное, есть ортодоксальные католики. Скажите им, что смерть в атомном пожаре столь же освящена католической церковью, сколь в свое время благословлялась ею смерть еретиков на костре. Атомная война исключает пролитие крови. Что же касается монополии на новое оружие, то, как вы полагаете, Стимсон, решился бы я сказать Сталину б нашем достижении, если бы не был уверен, что в России не смогут создать ничего подобного? Таким образом, надо быть полным идиотом и неучем, чтобы пророчествовать…

— Простите, сэр, — прервал Трумэна Стимсон, — но вопрос вышел за рамки болтовни нескольких идиотов. В Чикагском университете создана специальная комиссия под председательством нобелевского лауреата профессора Франка. В нее вошел и Лео Сциллард. Так вот, они и целый ряд других ученых, разрабатывавших и осуществлявших «манхэттенский проект», подготовили на мое имя петицию.

— Чего они в ней просят?

— Я бы употребил слово «требуют». А требуют они прежде всего не применять атомной бомбы против Японии.

— И предоставить джэпам возможность уничтожить еще десятки тысяч наших парней?

— У них иной подход. Ученые полагают, что если мы первыми обрушим на человечество наше страшное оружие уничтожения, то лишимся возможности договориться о международном контроле над производством его другими странами. Заметьте, мистер президент, это не мое мнение! — осторожно уточнил Стимсон.

Но президент как будто и не слыхал этого уточнения, со злым сарказмом набросился на министра:

— Ах, вот оно что! Пустить коту под хвост два миллиарда долларов, которых стоил «манхэттенский проект», и после этого позволить поступление из Японии новых тысяч цинковых гробов с телами американцев! Позволить Сталину обезопасить на долгие годы свой тыл и делать вид, что без его помощи нам не совладать с Японией! Этого хотят ваши «битые горшки», как всегда называл этих ученых Гровс? Или и сами вы прониклись жалостью к обреченным на смерть нашим врагам?

— Я христианин, сэр, и мне всегда жалко, когда умирают люди. Но я также и военный, поэтому даю волю жалости только тогда, когда гибнут американцы…

Трумэн задумался. Все, что до сих пор касалось атомной бомбы, воспринималось им, так сказать, «по прямой». Будет ли бомба? Когда? Какой окажется ее сила?..

Но вот бомба родилась. Более того, уже намечен срок ее использования. И тут вдруг объявляются охотники похныкать над колыбелью могучего ребенка, «шустрого мальчика», как окрестили новое оружие военные. Хнычут, вместо того чтобы нести ему свои дары!..

— Чего вы от меня хотите? — спросил Трумэн Стимсона.

— Утвердить обозначенные цели, — ответил тот.

— Ах, боже мой, я не о целях! Конечно, мы их утвердим. Я об этих антиамериканцах, о затеваемой ими кампании против жестокости Америки.

— Мистер президент! — торжественно произнес Стимсон. — Проследите хотя бы главные этапы истории развития вооружений. Вы не найдете случая, чтобы какая-либо страна, ставшая обладательницей более мощного оружия, не была бы объявлена жестокой и бесчеловечной.

— Что же из этого следует? — все так же резко спросил Трумэн. — Разве университетских крыс тревожит мощность бомбы?

— Не вполне, сэр. Они исходят из одной концепции, мы с вами — из другой.

— Поясните.

— Ну, как бы это сказать… Им представляется, что бомбу они создали для того, чтобы удержать народы от вооруженной борьбы. Парадокс? Да, если хотите. Но они так считают. А по-моему и, смею полагать, по-вашему, все это глупости. Если какая-либо страна стремится обогнать другую в вооружениях, то вовсе не для поздравлений на финише. Война не соревнование на беговой дорожке. Тем более атомная война. И дело, как мне кажется, не в том, расколотим мы джэпов или нет, — это теперь вопрос решенный. Нет, сэр! Речь идет не о Японии, а о той исторической роли, которую будет играть наша страна на другой день после взрыва.

— Какой вы видите эту роль?

— Роль Всевышнего. Властителя мира.

— Не кощунствуйте, Генри, — уже мягче сказал Трумэн. И добавил, назидательно приподняв к потолку указательный палец — Миром правит только один властелин, господь бог.

— Простите, сэр. Я говорю о грешных, земных делах, И, кроме того, мне почему-то кажется, что та роль нашей страны, которую ей придется играть, не может быть просто актом честолюбия. Она, эта роль, предопределена Соединенным Штатам свыше. Именно эту концепцию я и противопоставляю той, что пытаются создать наши, так сказать, ученые фабианцы. Примерно это я писал в своей записке, которую недавно вручил вам.

— И вы были тысячу раз правы! — одобрил Трумэн. — С тех пор как атомная бомба стала реальностью, не было дня, чтобы я не благодарил бога за его великую милость, за то, что он сделал нашу страну своим наместником на Земле. О, не думайте, Генри, что вопросы морали не трогали меня! Но я спрашивал себя, что гуманнее: еще год войны и вереница свинцовых гробов, плывущих к берегам Америки, или единовременный удар хирурга? Я спрашивал себя: что возымеет реальное воздействие на человечество? Так называемый «холостой выстрел», «показательный» эксперимент, который газетные писаки всего мира завтра же объявят блефом, «хлопушкой для слабонервных»? Или удар по противнику? Удар, который спасет множество американских жизней и в то же время покажет, что такое теперь Америка! Я много думал об этом, и ответ был только один: удар по противнику! А теперь кончим этот разговор. История показывает, что великие решения всегда принимались без проволочек. У вас есть перо?

Стимсон вынул из бокового кармана кирпичного цвета «паркер», отвинтил колпачок и протянул президенту. Тот взял перо и медленно произнес:

— Я полагаю, что бомба должна быть сброшена на один из этих четырех городов шестого августа, а на другой — девятого числа. В это время мы с вами будем на «Августе». Это избавит нас от назойливых репортеров