Шпион по призванию - Деннис Уитли

Атенаис пренебрежительно махнула маленькой белой ручкой в сторону женщины:

— Мадам Мари-Анже Вело, моя гувернантка, которую мы оставили на улице Нант, а это мой брат, граф Люсьен де Рошамбо.

Повернувшись к женщине, Роджер шаркнул ногой, потом поклонился мальчику, который ответил чопорным кивком. Черты лица юного графа были почти такими же, как у его сестры, однако нос и рот выглядели более крупными, а в голубых, как у Атенаис, глазах отсутствовала яркость. Роджеру он показался мрачным и туповатым парнем, года на два моложе его самого. Тем не менее граф Люсьен вежливо ответил на приветствие:

— Не имею удовольствия знать вашего имени, месье, но хотел бы представить вам моего наставника, аббата Дюшени.

Роджер и аббат обменялись поклонами, и Атенаис быстро сказала:

— Месье зовут Роже Брюк, он родом из Страсбурга. Как я вам говорила, его преследуют за убийство. Я распорядилась, чтобы месье пообедал с нами, и за трапезой он развлечет вас своей историей.

При этом сообщении гувернантка и аббат обменялись обеспокоенными взглядами, а юный граф, с отвращением рассматривая одежду Роджера, высокомерно произнес:

— Так уж необходимо было приглашать месье обедать с нами, сестра? Альдегонд обслужил бы его, а свою историю он мог бы рассказать нам позже.

— Придержи язык, дурачок, — сердито отозвалась девушка. — Тебе следует меньше задирать нос и больше времени проводить за книгами.

Однако мадам Мари-Анже Вело, очевидно, придерживалась того же мнения, что и мальчик.

— Думаю, мадемуазель, — заметила она, — ваш отец едва ли это бы одобрил.

— Мой отец в Париже, мадам, — резко ответила Атенаис. — И в его отсутствие здесь распоряжаюсь я.

— Как бы то ни было, мадемуазель, — вмешался аббат, — я уверен, что месье Брюку было бы удобнее пообедать внизу, и прошу вас приказать, чтобы его препроводили туда.

Атенаис топнула маленькой ножкой:

— Я этого не потерплю! Я его нашла — он мой, и буду делать с ним что хочу!

Роджер, покраснев от унижения при этом неприличном споре, достоин ли он есть за одним с ними столом, собирался заявить, что он английский джентльмен и не хуже любого из них, но его избавил от этого неосторожного поступка месье Альдегонд, который открыл дверь и громко объявил:

— Monsieur le Comte et Mademoiselle sont servis![64]

Атенаис посмотрела на Роджера и произнесла с достоинством, необычным для столь юного возраста:

— Будьте добры, месье Брюк, вашу руку.

Вежливо поклонившись, Роджер протянул ей руку, и вслед за напыщенным Альдегондом, освещавшим путь серебряным канделябром с шестью свечами, они миновали анфиладу комнат, пересекли площадку и вошли в просторную столовую. У стола стояло пять стульев, за каждым из которых стоял лакей. Атенаис села во главе стола, указав Роджеру на стул рядом с собой, а ее брат занял место напротив. Аббат произнес краткую молитву, и трапеза началась.

Кушанья оказались более легкими и в то же время более изысканными и разнообразными, чем все те, которые Роджеру приходилось пробовать в Англии. Безупречные манеры молодого человека, выказанные за столом, вскоре продемонстрировали аббату и мадам Мари-Анже, что они были не правы, решив по его поношенной одежде, что ему надлежит есть внизу, на кухне, и оба стали взирать на Роджера более благосклонно.

По их просьбе он повторил свою историю, добавив кое-какие подробности. Одиннадцать недель во Франции значительно улучшили его французский, и, хотя акцент все еще оставался, Роджер мог говорить уверенно и бегло. Так как он был прирожденным рассказчиком, то удерживал внимание маленькой компании довольно долго — за это время произошло несколько перемен блюд.

Атенаис очаровала и заинтриговала Роджера. Она казалась ему самым прекрасным созданием, какое он когда-либо видел, настоящая фея, слетевшая с рождественской елки. Быть может, девушка сама вложила ему в голову эту мысль, так как она, очевидно, любила волшебные сказки и то и дело поддразнивала Роджера, спрашивая, не переодетый ли он принц или не младший ли сын мельника, который покинул дом, чтобы убить дракона и в конце концов жениться на принцессе.

Все же Роджеру было нелегко разобраться в ней. Атенаис была такой маленькой и хрупкой, что с первого взгляда ее ничего не стоило принять за тринадцатилетнюю девочку, тем более что она проявляла поразительное неведение во многих элементарных вопросах и разговаривала капризным диктаторским тоном избалованного ребенка. Но в то же время достоинство и твердость, которые Атенаис обнаруживала столь же часто, вкупе с поразительной осведомленностью о некоторых вещах, позволяли признать ее недоразвившейся физически девушкой лет семнадцати.

Роджеру еще предстояло привыкнуть к этим странным аномалиям, которые в те времена были нередки среди французской молодежи из высшего общества. Семейная жизнь французских аристократов дошла до такой степени вырождения, что для родителей стало обычным делом поручать своих отпрысков заботам слуг или даже семей неграмотных простолюдинов. Дети редко видели своих родителей, которые иногда полностью забывали о них до подросткового возраста. Только тогда им нанимали наставников и гувернанток, чтобы подготовить к высокому положению, которое им предстояло занять, щедро ссужали деньгами, покупали богатую одежду, роскошные апартаменты и нанимали многочисленных слуг. Внезапно извлеченные из полного пренебрежения, в котором до сих пор пребывали, дети должны были вести себя как взрослые с представителями низших сословий, которыми имели право командовать исключительно благодаря своему происхождению.

В действительности Атенаис де Рошамбо было в ту пору четырнадцать с четвертью, а ее брату Люсьену лишь годом меньше. Прошло всего два года с тех пор, как их забрали у приемных родителей с целью дать им образование, но за это время они научились чувствовать себя важными персонами, рожденными для того, чтобы повелевать. Мальчику, несмотря на младший возраст, следовало занимать доминирующее положение, но, как верно почувствовал Роджер, он был туповат, поэтому Атенаис, сознавая себя одной из самых богатых наследниц в Бретани, взяла на себя обязанности управлять жизнью великолепного особняка в отсутствие отца.

За десертом — подали превосходное ванильное мороженое — аббат спросил у Роджера:

— И что же вы намерены делать теперь, месье Брюк?

— Не знаю, месье аббат, — ответил Роджер, радуясь возможности изложить кому-то свои мысли. — Возможно, этот Фуше поймет, что у меня не могло быть мотивов для убийства моего бедного старого друга и его обвинение будет выглядеть неубедительно, а потому не станет доносить на меня. В таком случае я буду чувствовать себя обязанным обеспечить достойные похороны доктору Фенелону. К тому же мне хотелось бы вернуться в «Дю Геклен» и найти мешок с деньгами, который я уронил. Быть может, он все еще лежит в темном углу коридора, а если кто-либо его подобрал, то, не будучи вором, должен был отдать на хранение хозяину гостиницы. Но я боюсь туда возвращаться, не убедившись полностью, что не суну голову в петлю. Не соблаговолите ли вы, месье аббат, дать мне совет?