Тамплиер. На Святой Руси - Юрий Корчевский

О чём мыслит ратник, Саша не узнал, снова потерял сознание. Пришёл в себя уже днём на тряской телеге, рядом Никанор при каждом толчке постанывает.

– Никанор, ты как?

И сам не узнал своего голоса хриплого.

– Болит всё, – простонал десятник.

– Крепись. Сразу не убили, теперь не умрём.

– Водицы бы испить.

Саше и самому пить хотелось нестерпимо, во рту сухо, язык шершавый. Возница услышал, повернулся, протянул баклажку – небольшую выдолбленную тыкву с водой. Саша руку протянул и вскрикнул от боли. Возница лошадь остановил, с телеги спрыгнул, дал обоим поочерёдно напиться.

Какое блаженство утолить жажду!

Вскоре телега въехала в село. Ездовой стал расспрашивать селян, где живёт знахарка Авдотья. Узнав дорогу, проследовал к избе, стоявшей на отшибе. Ездовой скрылся во дворе, вернулся вскоре с ещё не старой женщиной. Саша представлял себе знахарок древними старухами, а этой лет сорок. Она бегло осмотрела раненых прямо на телеге.

– Что же вы с них кольчуги не сняли? – посетовала она.

– Боялись раны побеспокоить, – развёл руками ездовой.

– Дурни! По-вашему, я могу разрезать кольчуги ножницами? Зови мужиков. Перенести болезных в избу надо, помочь броню снять. Да живо!

Ездовой побежал к избам, вернулся с четырьмя дюжими мужиками. Броню сняли прямо на телеге. На рогожах, на которых выносили с урочища, отнесли в избу, уложили на полати. Ездовой сбегал к телеге ещё раз, принёс кольчуги, саблю Александра в ножнах.

– Железо-то мне зачем? – возмутилась знахарка.

– Дык, кольчуга по размеру делается, другому ратнику не подойдёт. Пусть полежит броня-то, выздоровеют, заберут, ещё спасибо скажут.

– Ну, брось их в сенях. Воевода-то о плате ничего не говорил?

– О! Выскочило из головы совсем. Конечно!

Ездовой достал из-за пазухи грязную тряпицу, развернул, протянул несколько монет.

– Ты не смотри на меня так, – сказала знахарка ездовому. – Мне болящих кормить надо, а лечу я задаром. Лежать им у меня долго, денег, что воевода дал, может и не хватить. Это им сейчас ничего не надо, а как выздоравливать зачнут, так только еду подавай. Знамо дело – мужики!

– Так я поеду. Воеводе-то, что сказать?

– Как на ноги поднимутся, сами приедут.

– Дай Бог тебе и им удачи!

Ездовой ушёл. Знахарка сначала помолилась на иконы в углу, вымыла руки под рукомойником. Поймала взгляд Александра.

– Думал, ведьма? Травами людей лечу, без молитвы нельзя.

Осмотр Авдотья начала с Никанора. Разрезала ножницами рубаху, смочила лохмотья водой. От крови остатки рубахи к ране прилипли, знахарка старалась причинить меньше боли. Окровавленные куски рубахи полетели в ведро.

– О! Повозиться с тобой придётся! – воскликнула знахарка.

Омыла грудь и правую руку Никанора водой, наложила густо мазь, перевязала тряпицей белёной.

– Теперь давай тебя осмотрю, – подошла к Саше.

Сильными пальцами стала мять спину.

– Наконечник стрелы у тебя внутри. Какой-то балбес древко обломил, нет чтобы выдернуть сразу. Ты потерпи, сейчас больно будет.

Знахарка залезла в рану железным крючком, Саша от боли взвыл.

– Ты что же делаешь! – вскричал он. – Коновал!

– Ты поругайся, милок, легче будет. Смотри.

И Авдотья сунула Саше под нос, поскольку он на животе лежал, окровавленный наконечник стрелы, из которого торчал обломок древка в полпальца. Знахарка начала давить рану пальцами, Саша не сдержался, застонал.

– Кровь гнилую надо выдавить, не то антонов огонь приключится, – пояснила Авдотья.

Антоновым огнём называли гангрену, от которой спасения не было, если только сразу больную конечность отсечь – руку или ногу. Да разве плечо и часть спины отсечёшь? Приключится антонов огонь, тогда прямая дорога на тот свет, да ещё изрядно помучиться придётся.

Выдавив кровь до сукровицы, Авдотья намазала мазью и перебинтовала. Рану сначала саднило, потом боль прошла.

– Повернись-ка, милок, на правый бок. Сможешь? Крови вы оба потеряли много, больше пить надо.

Саша с трудом повернулся на здоровый бок, знахарка поднесла ко рту большую кружку. Варево пахло травами. Саша сделал глоток, другой. Вкус противный.

– Всю кружку выпить надо, милок, – не отходила знахарка.

Саша понимал, для пользы, для лечения варево дают, с трудом допил. Разобрался только с одним ингредиентом – полынь была, привкус горький, а еще похоже – крапива и не только. Почти сразу уснул, не впал в забытьё, а уснул. Когда открыл глаза, в избе светло, а перед ним на табуретке девушка сидит лет семнадцати-восемнадцати, довольно пригожая. Хм, как же так? Знахарка значительно старше, и лик у неё суровый, властный. Или сон продолжается? Всё же Саша спросил:

– Ты кто?

– Любава, знахарке помогаю.

Фу, отлегло. Значит – не видение, не глюк. Саша голову повернул, а Никанора не видно. Тут же был, на соседних полатях.

– А десятник где?

Любава посмотрела в угол. Саша взглядом проследил. Там Авдотья сидела, перебирала травы. Он увидел, как знахарка мотнула головой, видно – знак подала.

– Он в другой избе, – ответила Любава.

Саша сразу понял, в чём дело.

– Сколько я спал?

– Со вчерашнего полудня, почти сутки, – сказала Авдотья.

– Когда Никанор преставился?

– Догадался, значит? В сарае, где ему быть? Там холоднее. Слышишь – плотники стучат? Домовину ему ладят, по христианскому обычаю упокоить надо. Батюшка отпеть завтра должен.

Саша прислушался. В самом деле – едва слышный стук молотка доносился. Жаль десятника. Но с другой стороны – он сам ошибку совершил, когда повёл дружинников за собой, свернув в урочище. Надо было мчаться к своим, они бы пришли на помощь, хоть кто-то из десятка уцелел бы. А сейчас получается – Саша один выжил. В ратном деле цена ошибки велика – человеческие жизни.

Нестерпимо хотелось по нужде. Саша попросил Авдотью:

– Поможешь до нужника дойти?

Саша обратился к знахарке сознательно, она покрепче Любавы, опереться можно.

– Любава, дай болезному горшок.

Саше стыдно стало. Девка молодая, а тут горшок. Опёрся на здоровую руку, сел на полатях. Слабость, голова закружилась. Посидел, отдышался, подниматься стал. Любава рядом, приобняла. Саша против неё, что слон рядом с моськой. Его качнёт, и она едва не падает. С трудом до нужника добрели, таким же путём назад. Только вернулись, Авдотья кружку с варевом перед ним поставила: