Другой путь - Дмитрий Бондарь

— Элементарно, Ватсон! Инвесторы считают, что дела у нас идут хорошо, наши акции дорожают на десять процентов и общая капитализация вырастает на… пять миллиардов.

— Бинго, Зак! Теперь мы строим завод стоимостью в один миллиард, уже принесший нам пять миллиардов… Что такое пятнадцать-двадцать-тридцать миллионов годовой прибыли по сравнению с этими цифрами? И будь спокоен за бухгалтерию — все будет красиво. Дальше продолжать?

— Дальше тебе любой даун из спецшколы продолжит. Это все ты к чему мне рассказал? И что за второй путь к увеличению капитализации?

— А второй путь — долго и упорно расти над собой, работать, дружить с нужными людьми, подкупать чиновников и дарить подарки их женам, быть полезным всем и всюду и в конце концов стать корпорацией «Бектел» — частной непубличной компанией, филиалом ЦРУ. Тоже масса достоинств. Только очень уж долго. Мы с тобой столько не проживем.

— Понятно. Так мы-то что делать будем?

— Зак, ну ты же меня сам натолкнул на мысль поискать деньги вне традиционных биржевых операций. Я поискал и нашел способ их получить… Теперь, конечно, будем делать. Паевой фонд. С небывалой доходностью. С хорошим рекламным бюджетом. С выплатами раз в три месяца. С ежегодными шаманскими плясками с отчетностью и прочей атрибутикой свободного капитализма.

— Ерунда, — отмахнулся Захар. — Я тебе как будущий бизнес-администратор говорю: не хватит сил. Слишком высокие входные ставки в этом секторе. Нужно миллионов сто, а у нас еле-еле восемь наскребется.

— Зато американский бизнес очень любит всякие слияния и поглощения. Просто обожает. Значит, вот что нам нужно провернуть: следует купить какой-нибудь бестолковый заводик вроде того, что делает металлические кончики на шнурках или втыкает фитили в свечки. Можно и тот, что выдавливает буквы на мыле. Под залог этого завода возьмем кредит и купим второй завод. По той же схеме прикупим еще три-четыре столь же «нужных» завода. Назовемся громко и полезем на биржу. Первичное размещение бумаг миллионов на сто-двести-триста. И сами через те счета, что завел для нас Чарли, будем создавать ажиотаж вокруг бумаг. Сейчас годы жирные — движение обязательно будет в нужную сторону. И станем потихоньку выводить деньги из операции. А потом, после октября 1987 года, а лучше — после девяносто первого года — откроем фонд. Самое будет время, чтобы поучить глупых буржуинов!

Захар смотрел на меня так, словно я только что рассказал ему про Нью-Васюки.

— Если ты истратишь деньги на покупку завода, где ты возьмешь деньги на текущие операции?

— Вот какая ерунда тебя заботит! Когда у нас будет пять-шесть-десять таких заводов, любой банк сочтет за благо сотрудничать с таким трестом. Прокредитуемся миллионов на пятьдесят — как раз хватит, чтобы гонять деньги по счетам. И «откатную» схему еще никто не отменял. Она работает даже здесь.

Мой друг казался ошарашенным. Ни про какие «откаты» им, разумеется, в МВА никто не говорил. Я уже давно заметил, что самые полезные вещи всегда узнаешь самостоятельно — ни один «прохвессор» не соизволит объяснить те или иные успехи общепризнанного финансового гения. Все, как один, будут бубнить про «много работы, озарение, удачная догадка», имея в виду: «инсайд, блеф, обман, взятка». И да — действительно много работы. Никто не работает так много и интенсивно как шулер, когда придумывает и воплощает свой кидок.

— А ты рассчитывал на весь тот маркетологический бред, которым тебя пичкают в твоей школе? — удивился я его наивности. — Забудь, Зак, это для лохов. Это — не работает. Вернее, работает, конечно, но не так эффективно, как того от него ждут. Есть много способов заработать денег, но маркетинг — не лучший из них. Никакой маркетинг не заменит здравого смысла. Как говорил Стив Джобс — бесполезно спрашивать у человека на улице, каким бы он хотел видеть компьютер? — он просто не знает, что это такое. А если ты можешь ему объяснить, что это такое — никакой маркетинг тебе уже не нужен. Ну или как-то так.

— Ты еще скажи, что не спрос рождает предложение, — подначил меня Захар. Но не на того напал.

— Ясен пень, наоборот. Кому нужны были телевизоры до тех пор, пока они не стали достаточно дешевы и информативны? — Я здесь намеренно слукавил, но Захар, кажется, не нашел места сомнениям. Народу нужны были не телевизоры, а дешевое развлечение, которое и дали телевизоры и инфраструктура вокруг них. Захар не заметил моей хитрости и я продолжал: — А ведь до этого момента их производители были вынуждены создавать целую новую индустрию: производство телепередач, ретрансляторы, сами телевизоры. Да посмотри хотя бы на шампуни — кому они были нужны, пока их не было? Вспомни Петра Первого с его картошкой — полстраны голодает, а картошку высаживать не спешат! Вот и выходит, что сначала все-таки есть предложение, а уже под него формируется спрос. Да так и проще — внушить людям, что им совершенно что-то необходимо, — спрос будет устойчивее.

— Ты сегодня какого-то пива с пейотлем купил, да? — Захар недавно осилил Кастанеду, и больше всего ему понравился способ манипуляции точкой сборки с помощью безобидного кактуса. Он говорил, что сибирские шаманы используют для этого мох, а лапландские — галлюциногенные грибы.

— Нет, Зак. Я просто хочу, чтобы ты смотрел на мир без шор, которые на нас навешивают все кому не лень. А он совсем не такой, каким нам предлагается его видеть.

Утром Захар отправился на учебу, а я, придя в офис, изложил свой вычесанный из затылка план Расселу. Чарли бросился к телефону, и уже через три часа у нас был список из двенадцати возможных вариантов — от сталелитейных заводов до тех самых ликеро-водочных предприятий, производящих местный бурбон. Вот на этих последних мы, посовещавшись, и решили остановиться. Очень хороший просматривался вариант: едва не половина всего мирового бурбона производилась в Кентукки. Единственный большой конкурент — «Браун-Форман», производящий от трети до половины кентуккийского кукурузного виски. Остальные — мелкие производители, собрать которых в кучу для большой биржевой игры сам Бог велел! Наибольшую ценность для их владельцев представляли торговые марки, многим из которых было уже за сотню лет и ими, естественно, дорожили. Но нам не нужны были их торговые марки, мы собирались приобрести производство и громко раструбить об этом в газетах, а о том, за кем останутся буквы на этикетке, мы умолчим. А без этих буковок ценность приобретения выглядит просто смешной.

Еще через неделю Чарли представил нам Джоша Келлера — бывшего матроса, бывшего мороженщика, бывшего зеленщика, бывшего страхового агента, бывшего строителя, бывшего мужа и отца двоих детей. Я даже удивился, почему не «бывшего человека» — потому что вид у Джоша был жалкий. Землистого цвета небритые щеки, большие залысины, очки в роговой оправе — ровно таким я представлял себе сумасшедшего бухгалтера, и Чарли, когда я ему об этом шепнул, долго смеялся. А потом, привычно подмигнув — меня уже начинал доставать этот его жест — заметил, что таким «чокнутым бухгалтерам» очень верят в Комиссии по Ценным Бумагам. И особенно легко подобные джоши находят общий язык с банковскими клерками. Разумеется, в том случае, когда чувствуют за собой силу. Их невообразимо преображало осознание собственной значимости — забитые, серые, невзрачные и скромные, они становились уверенными в себе подонками, способными разорвать в клочья любого, если твердо знали, что есть человек, который способен за них заплатить. И нам это подходило.