Семя желания - Энтони Берджесс

– Это наша отчизна, которую мы так любим. Уж мы ради нее постараемся, верно, ребята?

Его глаза сияли из-за очков, лоб был таким же влажным, как переборки. Взвод смущенно отводил взгляды. Тристрам вдруг проникся к солдатам большой любовью.

Ледяным порывом влетел морской воздух: это открыли люки. Голос корабельного старшины по громкоговорителю безразлично излагал порядок выгрузки. Тристраму хватило времени, гремя сапогами, выбраться на палубу. Темнота, редкие фонари, канаты, перлини, поплевывающие моряки в бушлатах, режущий бритвой холод, тяжелое уханье взрывов со стороны суши, сполохи света.

– Где мы? – спросил Тристрам у матроса с плоским лицом.

Матрос покачал головой: мол, не знает английского.

– Инь куо хуа, во пу тунь?

Китайский. Море шипело и пенилось, язык чужеземного моря. А действительно ли чужеземного, задумался вдруг Тристрам.

Один взвод за другим, гремя тяжелыми сапогами, семенил вниз по крутым сходням. На темной пристани воняло машинным маслом. Сновали штабные с планшетами. Попарно прогуливалась военная полиция. Штабной майор с псевдопатрицианским акцентом гоготал, похлопывая себя по бедру обтянутой кожей дубинкой. Мистера Доллимора вместе с остальными младшими офицерами вызвали на краткое совещание у каких-то складов. Из-за береговой линии доносился рев тяжелой артиллерии и визг снарядов, небо расцвечивали зарева – полный антураж военного фильма. Неизвестный капитан с загнутыми, как два рога, усами, размахивая руками, обращался к слушавшему, открыв рот, мистеру Доллимору и его товарищам. А где, собственно, капитаны из самой бригады? К некоторому своему беспокойству, Тристрам не увидел ни одного бригадного офицера в чине старше лейтенанта. Так-так. Капитан Беренс просто проводил свою роту на корабль. Значит, только лейтенанты и унтер-офицеры – взаимозаменяемое пушечное мясо. Вернулся мистер Доллимор и довольно хрипло сообщил, что нужно выдвигаться в базовый лагерь в миле от побережья.

И взвод за взводом замаршировали вперед во главе с чужим капитаном. Солдаты пели тихонько, ноктюрно:

Безлунный ранний вечер. Вспышки выхватывали подстриженные деревья, стоявшие, как картонные сценические декорации, вдоль металлизированной дороги. Земля без изгородей, без ферм. Но капрал Гаскел вдруг сказал:

– Я эти места знаю. Готов поклясться, что знаю. Есть что-то такое в воздухе. Мягкое. Керри или Клэр, а может, Голуэй. В мирное время я все побережье обошел, – почти извиняясь, добавил он. – Покупал и продавал, сами понимаете. Я знаю эту часть Ирландии как свои пять пальцев. В воздухе дождем пахнет, если понимаете, о чем я. Воевать, значит, будем с ирлашками. Ну-ну… Эти страсть как любят драться. Но потом ничего, без обид. Расшибут тебе голову и сами же залепят пластырем.

На подходе к базовому лагерю колонна остановилась. Вокруг лагеря тянулся периметр из колючей проволоки. Расшатанные ворота, висевшие на бетонных столбах, открыл, царапая створками по земле, часовой. Свет в бараках, но кругом почти ни души. Какой-то тип шел, напевая, и балансировал пирогами на кружках чая. Скорбный полый лязг приборов из хибары с рукописной табличкой «СЕРЖАНТСКАЯ СТОЛОВАЯ», запах чего-то жарящегося в недостаточно горячем жиру.

Солдат взвод за взводом распустили разойтись по отведенным им баракам, заправляли всем младшие капралы в кедах (щеголеватые самодовольством армейских завхозов). Сержантов разместили в помещениях без удобств: одна голая красная лампочка транзитного лагеря под потолком, пыльные, с вылезающей набивкой матрасы на койках, ни шкафчиков, ни тумбочек, ни дополнительных одеял, походная газовая плитка холодная. В провожатые им дали исхудалого ротного квартирмейстера в чине сержанта.

– Где мы? – спросил Тристрам.

– На базе Двести двадцать два.

– Да, это мы знаем. Но где находится база?

В ответ сержант только пососал губу и ушел.

– Прислушайтесь, – сказал сержант Лайтбоди, бросив на пол вещмешок и встав рядом с Тристрамом в дверях. – Ничего странного в этих артиллерийских разрывах не слышите?

– Тут столько всяких шумов…

– Знаю, знаю, просто прислушайтесь. Они исходят вон оттуда. Та-та, бух. Та-та, бух. Можете разобрать?

– Кажется, да.

– Та-та, бух. Та-та, бух. Вам это ничего не напоминает? Довольно ритмичные звуки, а?

– Понимаю, о чем вы, слишком регулярные.

– Вот именно. А вам это чуток напутственную речь бригадного не напоминает?

– Боже ты мой, – выдохнул, заново пораженный, Тристрам. – Треснувшая граммофонная пластинка. Неужели это вообще возможно?

– А почему нет? Мощные усилители. Магнезиевые вспышки. Электронная война, граммофонная война. И враги, бедолаги, тоже это видят и слушают.

– Нам надо отсюда выбираться. – Тристрам задрожал.

– Чушь. Вы тут в такой же ловушке, как на корабле. Периметр под током. Часовому велено стрелять без предупреждения. Придется перетерпеть.

Но они вместе подошли к двенадцатифутовому проволочному забору. Связано было на совесть. Тристрам повел по сырой земле выданным на взвод фонарем и сказал:

– Вон там, смотрите.

В жидком пятне света от фонаря лежал трупик воробья, обуглившийся как на гриле. Вдруг к ним подошел младший капрал с заячьей губой: воротник у него был расстегнут, и он помахивал пустой кружкой.

– Держись отсюда подальше, приятель, – с нахальством завхоза сказал он. – Забор под током. Уйма вольт. Сожжет тебя напрочь.

– А где мы, собственно? – спросил сержант Лайтбоди.

– База Двести двадцать два.

– Ну хватит уже! – не выдержал Тристрам. – Где эта база?

– К делу не относится, – отозвался с достойной его нашивок проницательностью младший капрал. – «Где» ничего не значит. Просто кусок суши, вот и все.

На дороге за базой взревели моторы.

Сияя фарами, влетел десятитонный грузовик, направляющийся к побережью, за ним другой, и так колонна из десяти. Младший капрал стоял, вытянувшись по стойке «смирно», пока не исчезли огни задних фар последнего.

– Покойнички, – с тихим удовлетворением сказал он. – Целые грузовики покойничков. И подумать только, что еще две ночи назад все они были тут. Совсем как вы, тоже прогуливались перед ужином, и вопросы задавали, совсем как вы.

Он с наигранным горем качнул головой. Вдалеке ухала граммофонная пластинка: «Та-та, бух, та-та, бух».

На следующее утро, вскоре после мессы, объявили, что этим вечером они отправятся на фронт, поскольку намечаются какие-то «действия». «Представление, надо понимать», – подумал Тристрам. Мистер Доллимор сиял от радости предвкушения.