Живой проект - Дарья Еремина

— Нет! — Ольга вцепилась в его плечо. — Скажи ей, что папка у меня и что я хочу исчезнуть. Скажи, что я уничтожу ее, как только она выполнит свое обещание! То есть, когда я пойму, что…  что он не найдет меня. Никогда. И…

— Господи…

Петр прижал подругу к себе, как только увидел первые слезы, кривящееся в накатывающих рыданиях лицо.

— Успокойся. Скоро все закончится.

Они разошлись в лифте. Ольга вышла на жилом этаже, Петр поднялся выше, намереваясь зайти к начальнику СБ, а затем тронуться в обратный путь.

Остановившись у своей двери, Ольга с минуту не решалась зайти. Она знала, что когда Михаил проснется, все будет как прежде. Что от проявленной вчера слабости не останется и следа и он снова будет человеком, для которого не существует слова «нет». Она знала, что все ее доводы будут вывернуты наизнанку и представлены в выгодном ему свете. Знала, что близость доставит ей удовольствие, а после она будет чувствовать себя жалкой. Она чувствовала себя животным, провинившимся перед хозяином, ребенком, пытающимся утаить от строгого родителя порванные колготки. Ей казалось, что он все знает о ней…  знает даже больше, чем она сама. Она ненавидела себя за ту доверчивую преданность и безотказность, с которой практически выросла и стала женщиной, и не помнила времени, когда Михаила не было в ее жизни. Она ненавидела его за сминающую все на своем пути целеустремленность и чувство, что этот человек — вершина всего, что она знает и уважает — принадлежит ей. Ненавидела себя за зависимость от этого знания. В глубине души боялась навсегда потерять власть над ним и его самого — как символ роскоши и величия. Она боялась сойти с ума от осознания, какой маленькой, незначительной и невесомой становится вдали от него. Боялась потерять себя, исчезнуть, растворится в его личности, стать невидимой, перестать существовать. Она преклонялась перед ним, олицетворяющим все ее человеческие ценности, и брезгливо презирала, думая об искусственности его происхождения. Она любила его, и эта любовь ни на мгновение не меркла в ее сердце. Но эта любовь, и это было важнее всего — убивала ее. То, кем она являлась, кто думал и мечтал и, пока еще, был способен стремиться куда-то кроме, как на его зов.

Сглотнув и вытерев глаза, Ольга зашла.

Михаил по-прежнему спал, вытянувшись во весь рост. Другой человек казался бы помятым и расхлябанным на его месте — спящим в белой рубашке и брюках, но не он. Михаил выглядел строго и аккуратно, как-то исключительно органично, будто так и спят деловые люди на всем земном шаре. Подумав так, Ольга тихо засмеялась. Присев на пол у кровати, она спрятала лицо в ладонях. Смех незаметно перешел в слезы. Ольге и в голову не пришло, что ее всхлипы могут разбудить Михаила: она знала, что разбудить его может только будильник или сигнал срочного вызова. Звук, назначенный президентом выводить его из сна. Как и все в его жизни, назначенное…  не случайное.

Федор Иванович пробивался в международные организации по правам человека. Он писал Александру все реже и ответы не радовали его. Профессор знал, что у его живого проекта просто физически нет времени на переписку, но в тех двух-трех строчках, что приходили в ответ, не было и намека на былую теплоту, уважение и любовь, кои прежде сквозили в каждом слове, каждом знаке препинания. Иногда ученому казалось, что ответы на его письма пишет нанятый для этого человек, а то и вовсе робот. Это подавляло ученого даже больше, чем неконтролируемые процессы, прямым виновником которых он являлся. Никогда в жизни Федору Ивановичу не была нужна поддержка так сильно, как в эти месяцы. И никогда в жизни он не оказывался в таком абсолютном и враждебном вакууме, как сейчас. В конце июля профессор позвонил последнему человеку, от которого мог услышать хоть одно теплое слово, получить хоть каплю так необходимой ему уверенности и силы.

Голос женщины был по-прежнему необыкновенно мягок и доброжелателен:

— Слушаю вас.

— Ларочка, здравствуйте. Это Высоцкий.

— Не ожидала, что вы решитесь позвонить мне после всего, что сделали против нас.

— Я начал эту борьбу не против кого-то, а «за» — за человечество, Лара!

— Ох, перестаньте, Федор. Я помню ваш доклад, не повторяйтесь.

— Это правда, и вы знаете, что именно этого хотел Юрий.

— Федор, вы всегда витали в каких-то своих, лишь вам видимых иллюзиях. Не пытайтесь спровоцировать меня на спор: я плохой оппонент и не умею говорить так же красиво и убежденно, как вы. Зачем вы звоните мне?

Федор Иванович никогда прежде не слышал в голосе супруги Юрия Николаевича ноток усталой скуки и безразличия. Почувствовав, что теряет почву под ногами, он положил ладонь на столешницу и погладил полированную поверхность. Он отчаянно нуждался хоть в какой-то подпитке и вдруг понял, что женщина на другом конце провода не просто не друг ему, но и никогда им и не была. Он чувствовал инстинктивно, словно лев в стране Оз: позаимствовать сил и уверенности можно и другим способом…

— Хотел поинтересоваться, не догадались ли вы уничтожить подшивку проекта за номером двести восемь, один? Нам так мало осталось, Лариса Сергеевна, нужно заботиться о наших любимых проектах.

На другом конце провода установилась продолжительная пауза. Профессор не мог знать, что Лариса Сергеевна не имеет понятия о содержании подшивки за этим номером. По манере собеседника женщина поняла, что услышала угрозу.

— Федор, вы пытаетесь мне угрожать? — поинтересовалась Лариса Сергеевна глухим, незнакомым голосом.

— Что вы, Ларочка, господь с вами! Просто я считаю, что нужно заботиться о тех, кого мы любим, пока у нас еще есть такая возможность.

— Что ж…  в таком случае не беспокойтесь.

— То есть вы уничтожили подшивку и все копии?

Во время возникшей паузы Федор Иванович почувствовал себя лучше. Там, на другом конце провода кому-то чужому стало так же страшно, как и ему. Легонько улыбнувшись, он поспешил успокоить собеседницу:

— Ларочка, не молчите. В нашем возрасте молчание может означать что угодно. Я спросил на всякий случай, вдруг где-то были копии?! Вы же должны были это знать? Было очень приятно снова услышать ваш голос. До свидания, Лариса Сергеевна.

Положив трубку, ученый глубоко вздохнул. В это мгновение в нем поднялась и опустилась волна презрения к себе: накатила и отошла. Всю жизнь единственной его гордостью и достоянием был собственный мозг, светлый ум, способность искать и находить решения. Теперь же он поспешил налить себе рюмочку, чтобы заглушить рой агрессивно нападающих и осуждающих мыслей. Впервые в жизни он желал, мечтал и пытался — не думать.

* * *

Митинги были назначены на первое августа. Сочувствующих было немало, но митинги привлекли не столько людей обеспокоенных, сколько желающих развлечься, а так же тех, кому не лень было выйти на улицы семи столиц за скромную, просто смешную плату. Еще полгода назад Александра покоробила бы необходимость платить людям за создание эффекта массовости. Но после отснятых корпорацией и запущенных в эфир роликов с живыми проектами, поливающих грязью как профессора, так и Александра за то, что он пытался лишить их устроенной и спокойной жизни и подверг все «сообщество живых проектов» смертельной опасности, Саша был готов играть по новым правилам. Кроме того, его ресурсы в сети периодически атаковались, а в офисе росло напряжение, хотя никто не делал и не говорил против него ничего конкретного.