Долг жизни - Чак Вендиг

— Что? Что ты делаешь? Ты, обезьяна! Прекрати!

Синджир проталкивает антенну глубже. Арам вскрикивает.

— Какой кошмар. Я ведь всего лишь какой-то неуклюжий уродливый примат, который даже не осознает, что делает. Мне просто любопытно, насколько разрушительным будет воздействие на твой интеллект. Вдруг ты станешь придурком вроде меня? Если я проткну твой воздушный шарик, улетучится ли вся скопившаяся в нем гениальность?

Есть! Глаза Арама полны страха, яркого и живого, словно отражающийся в неспокойной воде свет. Каждая личность — своего рода замок, и Синджир умеет подбирать к ним ключи, которые раскрывают всю подноготную, — как говорится, бери тепленьким.

В прошлом подобные мгновения доставляли ему неимоверную радость.

Но не в этот раз.

Бывший имперец покидает отсек и выходит из корабля.

— Он готов, — сообщает Синджир стоящим в рассветных сумерках Ирудиру членам команды. — Спрашивайте его, о чем хотите.

Пошатываясь, он идет по траве-кровопийце, совершенно не ощущая боли от ее острых стеблей.

* * *

Солнце уже поднялось над горизонтом. Исчезли его протянувшиеся по траве золотистые пальцы, и теперь это лишь пульсирующий белый шар в небе. Синджир сидит на груде ящиков, глядя в пустоту.

Чья-то тень заслоняет свет. Это Соло.

— У тебя все-таки получилось, — говорит контрабандист.

— С Арамом? Знаю.

— Он выложил нам все, что требовалось, — хищно скалится Соло. Он возбужден и готов сорваться с места, словно гончий пес на поводке.

— Рад, что пригодился.

— Ты имперец?

— Бывший.

— Не люблю имперцев.

— Не ты один. Даже имперцы не любят имперцев.

— Ты отлично себя проявил. Иди приведи себя в порядок. Мы с Норрой собираемся в Кай-Помпос, по-быстрому прикупить провизии. А потом — летим.

Синджир устало показывает ему большой палец — мол, отличный план.

Соло уходит, и вскоре вместо него появляется Джес, которая выходит из корабля, о чем-то болтая с Джомом Бареллом. Какая радость — он вернулся. Эта парочка вчера спустилась с плато, когда его едва не разорвала на части стая дроидов особого назначения, по всей видимости запрограммированных взорваться подобно фейерверкам. Джес и Джом спасли Синджиру жизнь, и он вроде как должен быть им за это благодарен. Так оно, собственно, и есть. Наверное.

— Как ты? — подмигнув, спрашивает Джес.

— Лучше некуда, — с притворной улыбкой отвечает он.

Джес и Барелл уходят заниматься своими делами — вероятно, опять уподобятся поршням в двигателе.

— Эй, Синджир, — говорит подошедший сзади Теммин.

— Привет, малыш.

— Ты как будто вконец задолбался.

— Следи за языком.

— Да нет, я просто… — Теммин нервно смеется. — У тебя такой вид, будто тебя что-то беспокоит.

— Меня постоянно что-то беспокоит. Солнце. Воздух. Каждый встречный. Любопытные юнцы с дурацкими вопросами.

— Не знаю, какая уж дрянь тебя укусила, но ладно, я пошел. Увидимся, Синджир.

— Погоди.

Парень останавливается и оглядывается:

— Что?

— Тогда, на Чандриле, когда мы были в гостях у Юпа Ташу, тебя явно что-то беспокоило.

— Угу, это точно.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, любой бы чувствовал себя так же.

— Гм… неубедительно. У тебя был такой вид, будто тебя по башке метеоритом огрело. Вам — прямо меж глаз.

— Ладно, — отвечает Теммин, пнув несколько камней. — Расскажешь, что беспокоит тебя, — расскажу, что беспокоило меня.

— Откровенность за откровенность, да? Прекрасно. Я больше не хочу быть тем, кто я есть. Хочу быть кем-то другим.

— Так ты уже и есть другой. Теперь ты хороший парень.

— И, будучи хорошим парнем, я только что угрожал разумному существу, что через ухо засуну антенну прямо ему в мозг.

— Тогда зачем ты это сделал?

Синджир хмурится, будто ощутив неприятный вкус во рту.

— Потому что для того, чтобы творить историю, иногда требуется совершать отвратительные поступки. Потому что даже ради добра порой приходится творить зло. Потому что таков уж я, и если бы я этого не сделал, мы бы, скорее всего, так бы тут и торчали, скребя в затылке и размышляя, как нам быть. Я здесь не просто так. Я — инструмент, выполняющий особую функцию. Какой от меня прок, если я на нее не способен?

— В тебе много хорошего.

— Например?

— Гм…

— Ясно. Твоя очередь.

— Нет, погоди. Ты замечательно…

— Слишком поздно. Звонок прозвенел, время вышло. Так что — твоя очередь. Итак, ты, я и Юп Ташу. Ты был на взводе? Почему?

— Потому.

— Это не ответ. Пустое слово.

— Потому что… я вспомнил об отце!

— В смысле? — Синджир удивленно приподнимает бровь.

— Он… может, он тоже где-то там. В такой же камере. Кто знает, что с ним случилось? Что случилось с его разумом? Меня беспокоит, что он тоже мог сломаться. И если я его когда-нибудь найду, он меня даже не узнает. Может, даже если мы его разыщем, для меня он все равно останется потерян навсегда. Понимаешь?

— Понимаю. Довольно глубокие мысли.

— Что, правда?

— Для любопытного юнца — да.

— Кстати, у тебя хорошо получается говорить с другими.

— Ну, здорово. Скорее уж у меня отлично получается их пытать.

— Ничтожество.

— Дурак.

— Спасибо, Синджир, — смеется Теммин. — Мне и впрямь стало лучше.

Какое-то время чувствует себя лучше и Синджир, хотя, естественно, не говорит об этом вслух. Он просто пытается насладиться короткой паузой, наступившей в его дурном настроении. И теперь он задается новым вопросом: что дальше?

«Сокол» несется сквозь гиперпространство.

— Что-то ты нервничаешь, — говорит Хан Hoppe, которая сидит в кресле второго пилота, намного ниже и глубже первого, рассчитанном на куда более крупного индивидуума.

Например, на вуки.

— Вовсе нет, — отвечает она.

Но это неправда. Как же тут не нервничать? Она восхищалась этим кораблем — пусть это старый разболтанный грузовик, но она видела, на что он способен. От одного вида того, как он маневрировал и лавировал во всеобщем хаосе сражения, захватывало дух. Сидя в кабине Y-истребителя, она следовала за «Соколом», за штурвалами которого в тот раз сидели Калриссиан и его второй пилот-салластанин, по лабиринту внутренностей второй «Звезды Смерти». И подобного зрелища она не забудет никогда.