Бабка Поля Московская - Людмила Матвеева

Чайник, победно прошедший всю гражданскую войну с боями за право наполняться кипятком на многих полустанках, с сильно намятыми и в недавнюю войну Отечественную старенькими боками, вдруг брякнул – тоже как бы осердясь! – своей кривенькой ручкой, постоял – постоял – и остался без носика!

Луженый раз сто уже муженьком Пашей длинный задорный чайный нос упал со звонким грохотом на кафельный пол кухни и долго там еще дребезжал, дергаясь в предсмертных конвульсиях…

Полька и Настя одновременно обернулись на только что гневом пылавшую, а теперь растерянно тычащую рукой в сторону отвалившегося чайного носика соседку Нину, затем вдруг посмотрели все трое друг на друга – и разом прыснули, а потом и захохотали в три голоса:

Нинка – со стонами «Ох, ох – хо!»

Полька – с подвизгиванием, а Настька – неожиданно молодым – Лелькиным! – заливистым баском!

Коммунальный мир и женская дружба были полностью восстановлены.

Вечером договорились устроить посиделки «на троих» в Нининой комнате, пока муж ее не вернулся из «Посада» – как по старинке называл он любимый его Загорск.

Полька налила Нине кружку своего кипятку, поставила ей на стол и быстро ушла на завод – женский праздник был рабочим днем…

* * *

На заводе прошло торжественное собрание – всех женщин сердечно поздравили от парткома, от месткома и лично от руководства, каждой работнице выдали по праздничному подарку – традиционную трехзвездочную поллитровку армянского коньяка.

Некоторым передовицам вручили почетные грамоты – а иные редкие счастливицы даже были награждены небольшими денежными премиями – в их числе оказалась и Пелагея Васильевна – как мать молодого солдата!

Неловко взойдя на невысокую сцену заводского зала для совещаний, Пелагея сильно смутилась и разволновалась до слез, получая из рук самого директора и грамоту, и бутылку, и тощий премиальный конверт из грубой оберточной бумаги.

Потом ей протягивали для рукопожатия руки члены президиума, не вставая при этом из-за стола, покрытого длинной красной скатертью из того же, кажется, куска плюша, что и заводское Почетное знамя под портретом вождя.

Пелагея отступала со сцены: сначала боком, а потом задом-задом, кланяясь на все стороны, и чуть не упала с трех ступенек в зал.

Ее вовремя подхватили сидевшие в первом ряду – и все засмеялись необидно, но ободряюще – а Полька, дойдя до своего места и устроившись среди товарок, все прижимала к груди дорогие подарки и плакала неостановимыми беззвучными слезами умиления и сердечной благодарности – все чернила на грамоте ее расплылись лиловыми звездочками…

Торжественная часть закончилась, и без перерыва объявили праздничный небольшой концерт художественной самодеятельности «силами заводоуправления».

Все обрадовались и начали громко хлопать – у Пелагеи же были обе руки заняты, она не знала, куда все приткнуть – и бутылку боялась разбить, и грамоту помять.

Очень хотелось раскрыть конверт и посмотреть, сколько там денег – но этого делать было совсем нельзя…

Насилу дождавшись, когда допоет последнюю армянскую долгую печальную песнь начальник подотдела по охране труда – как говорили, племянник самого директора! – Полька вышла из зала вперед всех и побежала в туалет.

Там, запершись в кабинке, она положила на пол плотную грамоту, поставила на нее бутылку, надорвала, наконец, конверт – денег было немного, но собрать Коле посылку хватит! – и уж потом по-быстрому облегчилась, подхватила снова свои подарки и скорей-скорей – даже руки не помыла – вышла.

Еле протиснулась в дверях туалета сквозь длинную уже очередь оживленных женщин и пошла в переодевальную подсобку – прятать в свою сумку всю праздничную «нечаянную радость».

Пелагея хотела уж было и пальто надеть, чтобы уйти домой, как тут в подсобку ввалились самые близкие ее товарки по смене и затащили ее силком и без долгих разговоров в коридор на втором, директорском, этаже.

Там для всех были уже принесены столы – но без стульев, – из управленческого буфета, с разложенными на них бутербродами. На отдельных подносах расставлены были большие граненые чайные стаканы и открытые бутылки все с тем же коньяком.

И праздник был продолжен.

Правда, закуски на нем оказалось значительно меньше, чем выпивки.

Поздно вечером, в сопровождении двух самых стойких подруг по работе, одна из которых несла ее сумку, Поля, ведомая «под обеи микитки», с песнями дошла, наконец, до своего подъезда.

Там, в тамбуре парадного, она стала прощаться, отбирая у них свою драгоценную торбу, и искать ключи.

Товарки поняли, что ее надо еще будет поднять на второй этаж до входа в квартиру – а там уж позвонить соседям, чтобы открыли, и передать им весь груз, включая Пелагею, с рук на руки.

Позвонили – открыла Нина, ахнула, всплеснула руками, потом подхватила сначала протянутую Полькину сумку – «Осторожно! Там коньяк!» – в один голос вскрикнули все три пьяных бабоньки, вот что значит сплоченный трудовой коллектив!

После этого Нина приняла Польку на всю свою обширную грудь, помахала рукой подругам, и те радостно ушли, закрыв за собой тяжелую дверь – и уже на лестнице снова запели русскую народную песню.

Нина довела Польку до своей комнаты, потому что так было гораздо ближе от двери.

Устроила сначала ее сумУ, потом раздела и разула Пелагею и молча усадила ее на свой весь потресканный и когда-то черный кожаный, с откидными валиками, диван.

Полька ничуть не удивилась, попав в комнату к Нине, только спросила – а где же Настя, ведь на праздник обещала прийти, где она? – и сразу же улеглась на диван с ногами, без подушки и без одеяла, и уснула мертвым сном.

Нина тихо села за стол, с которого уже давно были убраны остатки немудреного «междусобойчика» – не удался у них нынче с Настей праздник без Польки, нет, не пошел!

Или все-таки удался?

Для Настьки – так точно удался, ведь она сегодня настоящего зятя в дом себе захапала!

Ну, слава Богу, хоть успокоится теперь – а Лельке-то, Лёльке как же повезло! Просто счастье привалило!

Собрались они часов в семь уж вечера сегодня с Настей на посиделки, думали, вот-вот Поля должна с работы прийти, у ней ведь короткий день обещали. А завтра-то всем опять на работу! Ну, сидели-сидели. Уж час цельный прошел. Уж по третьей стопочке вишневки налили – и вдруг в дверь к Нине стучатся!

Сначала подумали, что это Поля пришла тихо – вроде даже слышали, что кто-то в квартиру дверь ключом открывал – и вот так теперь шутит – к своим долго и молча стучится!

Сказала Нина:

– «Да входи, входи, не бойся, чего уж там – совсем не убьем! Прибьем только малость – за сильное твое опоздание!»

Вдруг в комнату входит – кто бы подумать мог? – Семен, деверь Пелагеин!