Инженеры Сталина. Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг

Наконец, и А.П. Федосеев, как оказалось, был советским инженером-энтузиастом, убежденным в успехе своего дела и целиком посвящавшим себя своим опытам: «Бывало, что я не появлялся дома три дня подряд, и жена ужасно сердилась…» На электроламповом заводе «Светлана» он день и ночь работал над проектом 100-киловатт-ной генераторной лампы для радиопередатчика, который предназначался для ведения пропаганды на Запад на коротких 13-метровых волнах. Федосеев гордился, что ему довольно быстро удалось создать такую лампу: она получила обозначение Г-433 и использовалась вплоть до 1960-х гг. Федосееву не меньше, чем Чалых, нравилось быть советским изобретателем и пионером в разработке ламп накаливания нового поколения.

Не только инженеры подтверждают, что метод «проб и ошибок» стал обычным в их работе. В литературе и кино он восхвалялся как наиболее отвечающий советским условиям. В комедии Погодина «Поэма о топоре» рабочий Степан сумел сварить кислотоупорную сталь, но не записал рецепт. Он без устали повторяет попытки, и, естественно, в конечном итоге эта мировая сенсация ему вновь удается. В фильме «Четыре визита Самуэля Вульфа» (1934) показан коллектив ИТР, который терпеливо три года работает над машиной и ставит 120 опытов, пока та не начинает функционировать. И пьеса, и фильм говорят о том, что, хотя в Советском Союзе работают нетрадиционными, иногда просто авантюрными методами, результат всегда соответствует мировому уровню и превосходит заграничные достижения. Советская диалектика программировала закономерное наступление успеха после череды неудач.

Молодые инженеры сталкивались не только с необходимостью опытным путем добывать отсутствующие знания; от них также требовали игнорировать прежние знания или объявлять их неверными и отсталыми. Идея создания небывалой доселе индустрии была в 1930-е гг. связана с уверенностью, что новая техника должна повиноваться новым техническим законам, а все старые нормы не имеют силы. Нейтральное на первый взгляд техническое знание идеологизировалось, проводилось разграничение между капиталистическими и большевистскими методами. Капиталистическим и устаревшим в принципе считалось все, что вело к задержке и ограничению строительства или производства. В результате зачастую все прежние технические правила и стандарты ставились под сомнение. Чтобы работать по-новому, следовало преодолеть старое: «Советская конструкторская мысль лишена всех условностей, традиций и конкурентных пут». Инженерам велели выкинуть все старое «за борт» и, пробуя новые пути, не бояться известного производственного риска. «Между тем надо со всей открытостью признать, что ИТР все еще боязливо оглядываются на каждом шагу, при каждой новой технической идее. В результате порой вместо мужества, которое так необходимо в эпоху великих дел и неудержимого социалистического наступления, остается одна трусость», — возмущалась ВАРНИТСО. Пресса тоже требовала от инженеров смелости: «…если бы мы в каждом случае стали бы дожидаться окончательнейших данных геологоразведок, то мы, пожалуй, и к строительству Магнитостроя не могли бы еще приступить». Социалистическое соревнование не могло развиваться без определенной доли производственного риска. Инженеров, полагавших риск «опасным делом», публично высмеивали. Литература и кино также пропагандировали готовность к риску, уверяя, что нейтральной, одинаковой для всех техники не существует. Режиссеры Ф. Эрмлер и С. Юткевич в своем фильме «Встречный» (1932) показывают, что любой как будто чисто технический спор имеет политическую подоплеку. Инженеры ленинградского завода хотят на два месяца отдать станок в ремонт, секретарь парткома Вася заявляет, что это намеренный срыв плана. Невзирая на нападки молодого инженера Павла, кичащегося своим техническим образованием: «Он еще нас будет учить технике! Вася — и техника!» — партсекретарь дает рабочим и инженерам 24 часа на то, чтобы устранить неполадки, и предостерегает: «Есть случаи, когда техника становится политической и опасной. Нельзя сдаваться технике».

Политическое значение техники подчеркивает и Катаев в романе «Время, вперед!». По мнению инженера Маргулиеса, техпаспорт, указывающий предельно допустимую нагрузку бетономешалки, всего лишь отражает субъективное мнение иностранного изготовителя. Для старого инженера Налбандова испытанный метод перемешивания бетона не менее двух минут, о котором можно прочесть во всех учебниках, — железный закон, для Маргулиеса эта норма — пережиток прошлого. Заставляя дорогую импортную машину работать с перегрузкой, он добивается за восьмичасовую смену 409 замесов вместо 90. Старый инженер не сдается: «…считаю все эти эксперименты абсолютной глупостью и технической безграмотностью». Но молодой советский инженер понимает, что, беспощадно эксплуатируя иностранную технику, можно построить завод не за восемь лет, а за три года и начать производить собственные советские бетономешалки. Наряду с Маргулиесом, образец нового инженера представляет и Захар Семенович Лацис из фильма «Три товарища» (1935). Он тоже глубоко убежден, что ради выполнения плана не стоит бояться риска. Когда лес, сплавляемый для его завода, образует затор перед мостом, он без колебаний отдает приказ взорвать мост. Затор ликвидируется, а мост сразу же рекордными темпами восстанавливают под звуки духового оркестра.

О готовности инженеров добывать технические знания «с чистого листа» и ради плана прибегать к нестандартным мерам свидетельствует Н.А. Филимонов. Он был горд, когда американский консультант дал советским инженерам следующую характеристику: «…Русские — хорошие инженеры, хорошие специалисты. Только у них есть очень крупный недостаток — они постоянно ищут что-то новое, тратят на это много времени, волнуются, хотя есть уже апробированные практикой и надежные решения». Те самые качества, которые американцу казались помехой, в глазах Филимонова составляли преимущество советских инженеров. Американца он, со своей стороны, упрекал в приверженности к «здоровому техническому консерватизму».

В романе «Большой конвейер» горячее стремление советских инженеров и рабочих на строительстве тракторного завода все делать по-новому и пробовать самим показано как проблема, перед которой капитулируют американцы: «Если рабочему или бригадиру кажется, что ему в голову пришла хорошая идея, которую он выкопал из книги или услыхал от кого-либо, он немедленно изменяет методы своей работы, меняет состав земли, песка…» Вымышленный американец в романе точно так же, как реальный специалист в разговоре с Филимоновым, жалуется, что советские люди вечно пытаются заново изобрести колесо, и не понимает, «зачем нужно два раза есть горчицу, чтобы убедиться, что она горькая». Ему платят доллары за советы, которые здешние инженеры все равно игнорируют, возмущается он.

Советские инженеры действительно пренебрегали некоторыми мерами, считая их устаревшими, ненужными или отнимающими слишком много времени. Филимонов и Вячеслав Алексеевич Захарьевский (р. 1893) в один голос рассказывают, что на строительстве плотины на Днепре вначале отказывались выливать бетон, который американские консультанты находили непригодным. Позже им пришлось признать, что в американском контроле качества был толк, поскольку у них больше никогда не получался такой хороший бетон, как на Днепре. По словам Бардина, на Кузнецкстрое часто отказывались от контроля качества, не видя в нем надобности либо не обладая знаниями, необходимыми для проверки сварных швов. Инженеры, работавшие на Кузнецкстрое и Магнитострое, хором повествуют о том, как, не обращая внимание на инструкции, в мороз заливали бетон, задували домны при 30 градусах ниже нуля, хотя иностранные консультанты единодушно осуждали подобное легкомыслие. Пресса поддерживала эти «подвиги» и обвиняла инженеров, предупреждавших о неизбежном в таких условиях возникновении трещин в бетонном фундаменте, в том, что те намеренно срывают план: «Если не придумает инж. Архипов еще какой-нибудь новый способ затормозить ход работ, то постройка все же будет закончена».