Дикий Восток - Александр Афанасьев

И он посмотрел на нее с таким несчастным и растерянным видом, бессловно прося прощения за невоспитанность, что она искренне рассмеялась.

— Простите… — сказал он — покорнейше прошу простить. Я, наверное, утомил вас своими рассказами, да?

Она снова повела плечиками

— Ну почему же. Иные и сказать ничего не могут, кроме как «сударыня, пятьсот целковых и никто ничего не узнает»…

Князя как холодным душем окатило. Все-таки надо было помнить — она не более чем кафе-шантанная певичка. Тогда какого хрена…

Она улыбнулась, соблазнительно и странно.

— А знаете, что я отвечаю?

— Не могу знать, сударыня

— Давайте две тысячи и рассказывайте хоть на каждом углу

Она порочно улыбнулась

— Но так я не всем. Только тем, кто мне нравится. Как вы, например…

Черт…

— Вы кстати, так и не представились, сударь. Вы не находите это невежливым?

— Прошу простить…

— Не извиняйтесь, черт побери, я это ненавижу!

— Князь Владимир Шаховской, военный авиатор.

— О…

Непонятно было, то ли это было воспринято с восторгом, то ли, наоборот — с разочарованием. Две тысячи — и никто ничего не будет знать.

Князь встал, пригладил волосы

— Сударыня, я отлучусь ненадолго.

Про себя он загадал, что даст ей возможность уйти. Если он вернется в вагон — ресторан и не увидит ее за столиком, то значит — так тому и быть. Две тысячи — и рассказывайте, кому хотите…

Североамериканский пульман — мягко, почти бесшумно шел по стыкам. Он закрыл за собой дверь ретирады, довольно просторной, посмотрел на себя в зеркало. Конечно… выглядел он не очень, ранение и долгое путешествие никого не делают привлекательнее. На полочке перед зеркалом — стоял флакон Шипра с пульверизатором он уже взял его, как вдруг подумал, как идиотски он будет выглядеть: князь, пользующийся общественным флаконом Шипра. В раковину с шипением хлынула вода, он плеснул ей в лицо, провел мокрой ладонью по волосам. Ну… будь что будет.

Осторожность кричала ему держаться от этой истории подальше — но он заткнул ей глотку. Маэстро, ваш выход…

Лязгнул засов. Князь еще раз пригладил волосы, толкнул дверь…

— Закурить есть, солдатик?

Старуха — одна из тех, что сидела за столиками тем, в ресторане, а теперь стояла у ретирады, сбрасывая пепел в воющую черную тьму за окном — обернулась к нему. Явно из простонародья… сам выросший в дворянской среде князь определять это умел — но хорошо, дорого и со вкусом одетая. Со вкусом — совсем не так, как одеваются нувориши, слишком дорого, шикарно и ярко. На вид от пятидесяти до шестидесяти… этакая гранд-дама, вынырнувшая из давних и сладких времен до Мировой. Черная шляпка без вуали, запоминающиеся зеленые глаза, в меру пудры, помады и туши. Но почему то хотелось называть ее старуха… хотя это была благородная, не стыдящаяся саму себя старость…

На еврейку не похожа, на дворянку тоже. Смесь кровей, явно с армянской или турецкой. Не разберешь…

— Простите покорно, не курю… — сказал князь, не желая разговора. На уме у него было нечто совсем другое…

— И вести себя не умеешь… — сказала старуха

Рука князя, уже взявшаяся за медяшку дверной ручки остановилась.

— Простите?

— Зашел в незнакомое место, осмотрись. Если тебе не рады — прояви уважение, уйди. На чужой кусок рот не разевай, веди себя скромно. Если тебе намекают — опять-таки, прояви уважение, не пренебрегай…

— Простите, не вполне понимаю.

— Все ты понимаешь. Кореша твои — уже поняли, а ты сидишь, раскрылился. Твое счастье — Ефим в настроении добром, не то бы…

— Сударыня, не имею чести вас знать и не имею чести вас понимать.

— И до Воронежа не доедешь… — спокойно сказала старуха

Хмель как ледяной рукой сняло

— А вы, простите, кто? — спросил князь, внимательно разглядывая пожилую даму

— Роза Павловна мое имя. Фамилию назвать, или обойдемся?

— Думаю, обойдемся…

Пожилая дама посмотрела на него с каким-то сожалением, как на калеку. Манерно выпустила дым — она курила черную, тонкую сигарету бессарабских фабрик Хлунова.

— Молодой ты. Глупый. Горячий. Тебе добра хотят, а ты…

Князь слегка подвинул отворот пиджака. Он ехал оттуда, где никакие меры предосторожности не были лишними — и потому справа, прямо в подкладку его повседневного сюртука была вшита кобура телячьей кожи, в которой дожидался своего часа трехлинейный автоматический Маузер образца десятого года. Как это называли— стиль Уайтта Эрпа, он тоже носил Кольт-Миротворец в кобуре, вшитой в подкладку цивильного мужского платья. Рукоять отделана африканским «железным» деревом. Поскольку пистолет весил больше килограмма и при носке — сюртук перекашивало налево — с правой стороны, для равновесия — в подкладке была вшита кобура на три длинных магазина на двадцать патронов каждый. Восемьдесят патронов «трехлинейный малый» ждали своего часа.

— Мадам — князь слегка, одним кивком поклонился — суровые пески Аравии вымели из моей души всякую цивилизованность. И породили вредную привычку точно стрелять. Возможно, в том городе, откуда вы родом и где живете, такой разговор может считаться приемлемым. В тех же местах, откуда родом я — за него вызывают на дуэль. И если кого-то что-то не устраивает — он знает, где меня найти. А я — знаю, где найти вас.

Женщина смяла мундштук пальцами

— Как желаешь…

— Одну минутку… — князь открыл дверь, придержал — прошу…

Она сидела на месте…

* * *

Продолжение — эта история имела ровно в пять утра, когда ночью — прогрохотал за окнами Ростов-Донской, и шли дальше, выбираясь к Владимиру…

Поскольку дама имела апартаменты в соседнем вагоне, князю пришлось возвращаться в свои лишь под утро. Меж вагонами — грохотала под ногами сцепка, рельсы сливались в гудящую стальную полосу. Он открыл дверь — из пронизывающего ночного лязга в уютную тишину пульмана — и отшатнулся. Словно тысячи когтей — бросились разом в лицо, ослепли глаза. Шатаясь меж вагонами — а упасть там проще простого, несмотря на резиновый обвод — он сунулся за Маузером, начал нащупывать дверь. Ее что-то блокировало, и он с ужасом понял — вот и приехали… кислотой плеснули, или чем еше. Проклятая старуха.

Ну и что делать? Стрелять?

Он дернул дверь еще раз… потом еще, потом дверь поддалась, и он, в слезах и соплях — ввалился в уютную тесноту вагона. За что-то зацепился ногой, чуть не упал, выругался. Чья то стальная рука — схватила его за кисть руки, в которой был пистолет, вывернула ее. Он выругался… у него, как и у всех кто прошел Восток был еще один, небольшой австро-венгерский Фроммер, вот только достать его…