За глупость платят дважды - Саша Фишер

оконной рамы. Лужа пламени неотвратимо расползалась по полу. Шпатц оглянулся и бросился к Гретель, которая все еще стояла неподвижно, как статуя. Рванул женщину вниз, в стороу от огня, под прикрытие массивного гардероба. Взвизгнула еще одна пуля. Лангерман, казалось, вовсе не замечает происходящего. Взгляд его блуждал, губы кривились в горькой улыбке. Языки пламени начали медленно облизывать сползшее с кровати покрывало. Думать следовало быстрее. Дверь заперта, лезть в окно — значит сразу становиться мишенью неведомого поджигателя.

Крамм вдоль стены подобрался к окну и осторожно выглянул наружу. Сразу же грохнул выстрел. Потом еще один.

— Другой выход из дома есть? — спросил Шпатц у прижатой к стене Гретль.

— Через подпол, — она мотнула головой в середину комнаты, в то место, где пламя уже почти расправилось с домотканым половиком, обнажив металлическое кольцо и квадратный люк. — Другая дверь ведет в огород.

Упавшая рядом с окном бутылка взорвалась, расплескивая брызги пламени. Крамм отскочил в сторону, пытаясь стряхнуть со штанины налипший огонь. Снова грянул выстрел. Крамм выхватил из кобуры пистолет и неприцельно пальнул в окно.

Шпатц рванулся вперед, прямо в огонь. Схватился двумя руками за раскаленное кольцо и потянул наверх. Из распахнувшегося люка пахнуло могильным холодом. Не раздумывая, Шпатц кубарем скатился вниз по крутой лестнице. Закашлялся, сбивая пламя со своего костюма. Ага, вот и второй выход — короткая лестница и наклонный люк. Стараясь не шуметь, Шпатц отодвинул засов и приоткрыл дверь. Помедлил несколько мгновений. Осторожно выглянул наружу. К счастью, этот выход был скрыт за разросшимися кустами. Шпатц выбрался наружу, прижался к стене и выглянул из-за угла.

Незнакомый мужчина в темном костюме стоял к нему боком. В руках он держал бутылку с свисающим из горлышка фитилем. Шпатца он не видел, потому что в как раз в этот момент подносил к тканевой ленте зажженную спичку. Шпатц выхватил пистолет, выстрелил и немедленно спрятался обратно за угол. Расстояние было такое, что промахнуться он просто не мог. Правда, куда именно попала пуля, заметить не успел. Раздался нечеловеческий вопль, звук вспыхнувшего пламени и треск кустов, в которые, судя по всему, раненый рухнул. С другой стороны дома раздалось еще несколько выстрелов. Шпатц снова выглянул. Мужчина, которого он подстрелил, больше не кричал. Он лежал, повиснув корпусом на кусте сирени, языки пламени уже перебирались с его брюк к верхней части тела. Выстрелов больше было не слышно.

Шпатц двинулся вдоль стены к входной двери, подпертой поленом. Пистолет он держал перед собой, поводя стволом в поисках движения.

Из-за противоположного угла дома кто-то метнулся к дороге. Шпатц несколько раз выстрелил в том направлении, но, похоже, не попал. Взревел двигатель мобиля, взвизгнули колеса.

Шпатц вышиб ногой полено, подпирающее дверь, распахнул ее и бросился в жаркий чад горящего дома.

— Герр Крамм! — крикнул он, прикрывая лицо рукавом. — Выход свободен!

Из комнаты раздались звуки шумной возни, предостерегающий крик Крамма, громкий топот, крик, переходящий в визг и звук падающего тела. Шпатц бросился вперед. В центре комнаты, прямо посреди языков пламени в диком танце дергался охваченный огнем Лангерман. На его лице застыло неожиданное выражение безумного восторга, рот открыт и перекошен в визгливом хохоте. Шпатц убрал пистолет в кобуру и бросился на помощь Крамму, который пытался набросить на горящего Лангермана одеяло. В горле саднило, жар обжигал кожу на лице так, что казалось, что она сейчас вздуется пузырями и закипит.

— Где Гретель? — спросил Шпатц и закашлялся.

Крамм мотнул головой в сторону. Женщина лежала на полу неподвижно. Крамму наконец удалось обхватить Лангермана одеялом. Он начал теснить его в сторону выхода, стараясь не уронить. Шпатц бросился к Гретель. Женщина была без сознания, на виске — кровоточащий след от удара. Огонь уже начинал подбираться к ее ногам и подолу платья. Шпатц собрался с силами, подхватил ее под мышки и потащил к выходу, уже не обращая внимания на огонь вокруг. В голове крутилась только одна мысль — не потерять сознание от удушья и жара по дороге.

Ладони саднило. Кожа вздулась уродливыми волдырями, особенно на правой руке, именно ей он схватился за раскаленное кольцо. Костюм пострадал меньше, чем Шпатцу казалось. Впрочем, починке он в любом случае не подлежал. Лангермана удалось потушить не сразу, он очень сильно обгорел. Волос на голове не осталось, пальцы правой руки обуглились до костей, кожа на лице полопалась. Но он был все еще жив. Губы продолжали беззвучно шевелиться, взгляд блуждал, ни на мгновение не останавливаясь.

— Она хотела стащить Лангермана с кровати, когда ты открыл дверь, — сказал Крамм, пытаясь попасть рукой в карман. — Но он схватил подсвечник, стукнул ее по голове и бросился в огонь. Дико хохоча... Ну, ты все видел.

Крамму наконец удалось достать из кармана портсигар. А Шпатц подошел к телу, висящему на кусте. Его ноги успели сильно обгореть до того, как огонь был потушен. Но верхняя часть тела не особенно пострадала. Если не считать пулевого отверстия. Пуля попала в грудную клетку сбоку, выходного отверстия не было.

Шпатц повернул его, чтобы рассмотреть лицо. Совершенно незнакомый мужчина. Лет, наверное, тридцати пяти. Светлые волосы, бакенбарды. Шпатц проверил внутренний карман пиджака. Аусвайс, ауслассунг... Герберт Штранберг, Билегебен. Ауслассунг выдан торговым домом «Аренберги-гетрайде». Еще раз посмотрел на лицо. Никаких ассоциаций. Обычное лицо обычного горожанина. На мизинце левой руки — массивный перстень с темно-синим камнем. В правом кармане пиджака — бумажник с небольшим количеством наличных. Посмотрел на Крамма. Тот покачал головой.

В доме с грохотом обрушились перекрытия. Пламя вырывалось в разбитое окно и дверь. Вдалеке завыла сирена пожарной машины.

Шпатц и Крамм вышли на ставшее уже привычным за время пребывания Аренберги крыльцо полицайвахты. В этот раз фрау Бенедикта оказалась столь любезной, что пообещала, что сама доставит их в гостиницу. Потому что их внешний вид не подходит для прогулок по улицам, даже в темное время суток. Шпатц понял, что чуть ли не впервые в жизни ему по-настоящему хочется закурить. Чувства и эмоции притупились настолько, что он пока был не готов обдумывать то, что произошло. Лангерман умер еще до приезда пожарной машины, не успев сказать ни единого слова. Гретель была жива, но в сознание не пришла. На вопрос «выживет ли она?» доктор отделался неопределенным фырканьем, пока обрабатывал обожженные ладони Шпатца. Водитель их такси был найден на своем сидении с простреленной головой. Кто и почему все это совершил — оставалось загадкой. Из троицы билегебенских