Страсть и скандал - Элизабет Эссекс

Отчаянная нужда — желание и вожделение — набирала силу, приобретая характер физического явления. Как же ее влекло это настойчивое ощущение сладкой муки, которая в любой момент могла обернуться наслаждением! Толкало вперед, куда звал неодолимый соблазн, и Томас был средоточием этого соблазна.

Ей было мало.

— Томас, пожалуйста!

Навстречу Томасу. Навстречу властному забвению. Навстречу ощущениям, которые вырывали ее из узких рамок скромного существования мисс Анны Кейтс. Прочь от недоверия и страха. От потери всякой надежды. Вперед, к нему. К Томасу Джеллико, который никогда не переставал ее любить.

И он шел ей навстречу, забавляясь с чувствительным бугорком соска; свободная рука атаковала пуговицы, которые, подобно страже, выстроились в шеренгу на ее платье спереди. Справившись с платьем, принялся за работу, распуская узлы, проникая длинными чувствительными пальцами под верхний край ее практичного, зашнурованного спереди корсета, под тонкий покров простой хлопчатобумажной сорочки, чтобы нажать на тугой возбужденный сосок, отчего внизу ее живота забились живые молнии пронзительного желания.

— Какая чопорность и практичность, — прошептал он, щекоча губами ее кожу. — Ты даже не догадываешься, какой эротичной кажется мне твоя практичная скромная сорочка. Как в своих фантазиях я представлял тебя и твою скромную полупрозрачную английскую сорочку.

Катриона страдала в оковах этой практичности и чопорности. Разорвать бы надвое эту простую хлопчатобумажную ткань, бесстыдно обнажая грудь для собственного эротического удовольствия. И Томаса ей тоже хотелось раздеть.

— Пожалуйста. — Она чуть не закричала, переполненная томлением и страстным желанием утолить невыносимую жажду любви.

Ответом ей было сдавленное проклятие, скорее на пенджаби, нежели английское, отдаваясь звенящим эхом где-то в костях, подогревая ее беспокойное нетерпение, заставляя двигаться и извиваться под ним, пока его властные пальцы не сомкнулись вокруг соска, прежде чем он обхватил его губами и начал сосать.

Ахнув, она закрыла глаза. Не осталось ничего, кроме его рук, рта и властного обладания ее телом. Но, дразня и лаская сосок, второй рукой он начал подтягивать кверху ткань длинных пышных юбок. Подол платья и нижние юбки вскоре оказались зажатыми в его кулаке. Тяжелая ткань поползла вверх по ее ногам, открывая колени, плотные чулки и бедра, пока Катриона не почувствовала дуновение прохладного воздуха на собственной коже поверх практичных, лишенных украшений подвязок.

Но в ней не осталось ни капли скромности или практичности, когда его умная изощренная рука с потрясающей точностью обнаружила горячий вход внутрь ее тела.

Ее судорожный вздох эхом отразился от потолка, и бедра сомкнулись вокруг него в конвульсивном сотрясении, словно ища помощи и спасения.

Он встал на колени между ее ног, раздвигая бедра. Юбки взлетели кверху, открывая доступ к тайне ее тела. Он глянул вниз и замер. Одна рука была уже внутри ее, другая обнимала выпуклость живота.

— Бог мой, Кэт! — прошептал он, возвышаясь над ее распростертым телом. — Я знал, как это будет. Знал, каким окажется твое тело.

Катриона открыла глаза: он разглядывал ее тело, обнаженное ниже талии. Почему же она не смущается собственной разнузданности? Вот до чего дошла она в силе своей страсти! В Сахаранпуре Катриона все спланировала. Подготовила свое тело — для него, получив заодно свою долю чувственного наслаждения, — и отправилась к нему под надежным покровом ночи. Не при свете тусклого английского дня, который, однако, ничего не утаит! Не на полу в доме своих хозяев!

Она хотела было сдвинуть бедра, чтобы скрыть примитивную наготу. Спустить вниз юбки, чтобы спрятать рыжие волосы, покрывавшие ее лоно. Но шершавые руки принялись гладить ее бедра и живот. Пальцы перебирали рыжеватые завитки.

— Я всегда знал, что ты порождение огня! — воскликнул он тоном изумленного восхищения.

А затем опустил голову, чтобы поцеловать ее — там. Там, где мощно бился пульс ее плоти в унисон с биением сердца в груди. Там, где плоть жаждала соединиться с ним. Там, куда властно проникли его проворные пальцы и язык, подражая властной силе его поцелуев. С тем же искусством он учил ее тогда, в теплой ароматной ночи его Индии.

Бесполезные воспоминания прошлого — ласки Томаса уводили ее прочь, в настоящее. Звали к наслаждению и страсти дня сегодняшнего. Вне времени, вне места. Здесь не существовало ничего, кроме них двоих и всесокрушающего наслаждения, которое он мог ей дать.

Он задал ритм, устойчивый и неспешный поначалу. Затем по восходящей — сильнее, сильнее и выше. И вот, казалось, уже все ее тело — легкие, ладони, мускулы внутренней поверхности бедер — было наполнено пульсирующим огнем.

Он снова дразнил ее кончиком языка, и она начала хватать ртом воздух, а руками — ковер, ища опору, некую твердь, сражаясь за собственную жизнь, чтобы не улететь, не рассыпаться сотней ослепительных искр света и желания.

— Томас. — Его имя было как молитва на ее губах, повторенная снова и снова. Томас, Томас, Томас. Выше и выше она забиралась, туже и туже натягивалась тетива лука. Ногти царапали доски пола. Катриона извивалась, выгибая спину дугой, пытаясь прижаться к нему всем телом. Туда влекло ее желание, там полыхал огненный жар, и в воздухе разливалось наслаждение, до которого ей никак было не дотянуться.

А потом он сделал неуловимое движение рукой, и белая молния взорвалась в ней, в глубинах ее естества. Она добилась своего. Хватаясь за медное кольцо огненной страсти, Катриона упивалась курящимся внутри ее блаженством, — она все же схватила его и теперь держала крепко.

На долгий, долгий момент тишину нарушало только их тяжелое дыхание. Глухо отдавалось в ушах биение ее сердца. Катриона была настолько ошеломлена, что непременно упала бы, да только она и без того лежала, распластавшись на полу, в банальном забытьи. Она чувствовала себя так, будто ее перевернули с ног на голову. Как будто летела с древних зубчатых стен Уимбурна кувырком до самой земли.

— Томас. О Господи. — Казалось, стоит ей сделать вдох, и она взлетит к самому потолку, да только рука Томаса, лежащая поперек ее живота, удерживала ее на земле. Она потянулась к нему. — О, как же я по тебе тосковала!

Он снова поцеловал ее и прошептал, касаясь губами шеи:

— И я тоже тосковал по тебе. Но это в прошлом.

Сбросив сюртук и швырнув его куда-то за спину, он потянулся к пуговицам застежки брюк. А она широко раскинула руки, готовая отдаться своим телом и отдать свою любовь.

Обняв ее одной рукой, он поцеловал ее в губы и устроился между ног, чтобы…

— Томас? — За его головой загремела дверь. Голос виконта Джеффри раздался вновь: — Томас, это ты?

Рука Томаса протянулась над головой Кэт, чтобы удержать дверь закрытой. Черт принес сюда брата именно сейчас! Долгую мучительную минуту он не слышал ничего, кроме отдающегося в ушах глухого стука собственного сердца да тяжелого дыхания натруженных легких. Потом в тишину комнаты ворвались прочие звуки — детские голоса, топот бегущих ног, монотонный стук дождя об оконное стекло и повседневный шум домашней суеты.