Византийский узел - Александр Забусов

Горбыль молча кивнул, глянув на остальных командиров, те, внимательно слушая Людогора, косили глазом на сотника. Сам Людогор от столь долгой речи, ранее непривычной для него, множество раз подмечавшего, как это делал Горбыль, даже вспотел от напряжения.

– Остальной вороп поделим пополам, и пусть одновременно нанесут удары. Один отряд на бухту Символон, она тут неподалеку от нас, верст шесть, не более.

– Что за бухта? – спросил один из десятников.

– Небольшая совсем, с узкой горловиной, со всех сторон окруженная горами. Вместо дороги к ней по суше тропы проложены. Если разобраться, так не бухта, а пиратский притон. Надо будет войти туда и поджечь все, что горит, чтоб из Корсуня увидали пожары. В ночи зарево далеко видно. Ну и уйти, не дожидаясь подхода ромеев.

– Молодец! Ставь вторую точку.

– Вторую? Вторую мне купцы подсказали. У херсонеситов здесь, под Корсунем, около двух сотен крупных усадеб. Клеры называются. Каждая усадьба имеет двор, вокруг которого квадратом располагаются жилые и хозяйственные постройки. В некоторых усадьбах даже башни имеются. Клеры от города расположены с противоположного боку, чем бухта. Вот и получится, бухту запалят, ромеи туда побегут, через короткое время клеры загорятся, и туда воинство отправят помощь оказать. Городские ворота на замке, наш вороп уже в городе. Работай в свое удовольствие.

– Ах, красавец, ах, молодец! На операцию – добро. Вот только спешить пока не будем. Люд, назначай старших групп, сегодня уже поздно, а вот за завтрашний день всем командирам исползать места работы. Подмечать все, что может пригодиться в бою, наметить места отхода, место сосредоточения после выполнения задачи. Всем все ясно?

– Да-а, батька! – неровный строй голосов эхом прошелся по рыбачьей постройке.

– Тогда отдых, и после него действуйте.

Все двинулись на выход к своим людям. Сашка опять кивнул Людогору:

– А вас я попрошу остаться! – тоном Мюллера остановил он зама. – Ты, Людогорушка, пошли людей к Корсуню, пусть снимут ребят с крестов и привезут сюда.

– Сделаю, батька.

Горбыль по короткой тропинке спустился к пляжу. Крохотная бухта, на скальных выступах которой прилепились жилые постройки в каменистом грунте с большой примесью земли, под сенью смоковниц и ореховых деревьев, которые в будущем народ назовет грецкими. Справа от деревенских домов, вверх по пологому склону, зеленели листвой выстроившиеся в ряды виноградные лозы. Вечернее солнце привносило в пейзаж особый аромат всего видимого. Цикады завели свою песню, стрекоча, словно сверчки в средней полосе России, но внося в свою музыку что-то свое, подвластное только им, и только в южных широтах.

Сашка вдохнул полной грудью чистый морской воздух, напоенный влагой и йодом. Казалось, лишь только солнце уйдет за горизонт, и клочья серого тумана выползут из кустарников и деревьев, заполнят все пространство вокруг.

С детства Сашка любил именно это время года. Ему никогда не нравилась дождливая осень с желтизной опадающих листьев, предвестница холода в скором времени и заморозков по ночам. Не нравилась зима, когда все замирало до весны и белая перина снега покрывала землю. Весной с моря подует ветер, принося дрожь в тело. И только летом оно оживляло все сущее, заставляя его жить полной жизнью. Все живое радуется лету.

Горбыль присел на гальку пустого пляжа, еще теплую, не успевшую остыть. Искупаться охоты даже и в мыслях не было, сейчас весь этот морской бассейн только начинает нагреваться, постепенно, как аккумулятор, набирая при заряде тепло каждый день. Бросил гальку в морской прибой, наблюдая, как пенится море у самого берега.

– Эй!

Сашка, обернувшись, посмотрел по сторонам. Никого нигде не было. «Может, почудилось?»

И снова:

– Эй! К тебе обращаюсь, лысый.

– Что за черт? Вроде протрезвел. Ты где?

– На руку свою посмотри.

Сашка опирался рукой о гальку пляжа, глянул туда. У самой кисти стоял одетый в шаровары и нечто похожее на шерстяную тунику бородатый мужичок, размером с сосновую шишку. Волосы на его голове были растрепаны, лицо выражало подобие гнева. Сашка пальцем попытался добраться до ушастого мальчиша-кибальчиша.

– Осторожно!

– Етическая сила! Ты откуда такой взялся?

– Оттуда, откуда и ты пришел. Давно это было. Я смотрю, лысый, ты тут самый главный.

– Ну?

– Так ответь, что с моими насельниками делать собрался?

– А тебе-то какое дело до них?

– А что, на Руси уже не почитают домовых?

– Ага, так ты домашняя нежить?

– Сам ты нежить. Так че делать с моими-то будешь?

– Не бзди. Нормально все будет. Мы уйдем, они живы останутся.

– А не врешь?

– Зуб даю.

– Не понял. Это как?

– Ну, обещаю. Живы будут. Слушай, а ты классно по-нашему говоришь. Где выучился?

– Ну ты дремучий… Я с Руси и есть. Предков моих насельников ромеи в рабство захватили, ну и я с ними переселился. Здесь и обосновались потом.

– Видел я домашнюю нежить, но она все ж побольше тебя будет. Что, в детстве болел?

– Сам ты боле-ел. Вырождаюсь я помаленьку на чужбине. Сам догадаться не мог?

– Ну извини, у нас в школах по нежити домашней занятий не проводилось. Собак, кошек изучали, слонов там, тараканов, нежить – нет, что-то я такого не припомню.

– Сотник, сотни-ик! – позвали из деревни. – Эйрик вернулся.

– Иду! – вставая на ноги, откликнулся Сашка.

– Эй, лысый, распорядись там, чтоб моих накормили. Дети ведь там тоже есть.

– Ладно, распоряжусь, покормят. Бывай.

– И городище не пожги, смотри. Они ведь на треть по крови русичи!

– Надоел ты мне, мужичок-с-ноготок. Неровен час не рассчитаю да наступлю на тебя. Тьфу! Да не собирался я тут ничего поджигать.

Уже в спину, заглушаемый морским прибоем, до Сашкиного слуха донесся писклявый голос домового, в далекие времена не расставшегося со своими домочадцами и застрявшего на солнечном берегу Крыма:

– Верю тебе.

Навстречу Горбылю по тропе сбежал молодой ординарец.

– Что там?

– Балуй в дозоре ромеев споймал! – Губы Эйрика, под едва пробивающейся светлой порослью, расплылись в улыбке, выказывая в темени вечерних сумерек ряд ровных белых зубов.

Почти вся сотня отдыхала от перехода и дневных трудов, и только выставленные дозоры несли службу в секретах и на подходах к бухте, пригревшей славян.

– Добро! Сейчас глянем, что за ромеи в гости пожаловали. Да-а! Эйрик, накажи там нашему кашевару Туге, пусть сельчан местных накормит. Чего их голодом морить. Они, оказывается, наши земляки, только родились здесь, у моря.