Рыцари моря - Сергей Михайлович Зайцев

Манфред Клюге, довольный похвалой, спросил, не угодно ли будет молодым господам перебраться в комнату наверху и испробовать там напитка покрепче, чем простое ячменное пиво. Но Месяц и Морталис отказались, заверив трактирщика, что заглянули к нему лишь с целью позавтракать. Тогда Клюге оставил вместо себя кнехта и подсел к заинтересовавшим его «молодым господам». Он сказал:

– Пусть не сетуют на меня мои гости за то, что я нарушаю их уединение и вклиниваюсь в высоко ученую беседу! Но я не мог удержаться от этого, когда услышал, что один из вас россиянин, ибо россияне – не частые гости в наших краях. Пользуясь случаем, хочу выказать почтение России хотя бы в лице этого юного господина и сказать, что русский цесарь Иоанн – величайший монарх в свете, и ему приходится трудно, как никому, однако он из всех своих затруднении умеет выходить с честью и с наименьшими потерями, что удивительно сверх всякой меры, так как у России нет соседа, желающего ей добра, – напротив, каждый норовит унизить ее, ослабить, разделить, урвать от ее владений… Успевай, отбивайся! А Иоанн еще и мастер нападать!… – Клюге, привстав со стула, с достоинством поклонился Месяцу и продолжил: – Однако воистину черное время наступает для России теперь, – когда на шведском престоле сидит Юхан III, враг русского государя, когда Польша и Литва вот-вот заключат против России унию, когда Турция и Крым готовят россиянам войну с юга и уже собирают в Кафе войска и корабли. Все недруги Москвы будто сговорились и назначили единый срок выступления – в начале лета. Кто же у России в друзьях? Ныне таких нет!… Впрочем, Иоанн ищет союза с Англией. Но что такое сей союз? Всем известен английский нрав – Англия верна лишь своим интересам и легко откажется от союзных обязательств при первом же неудобстве. Союз с Англией подобен скользкой палубе – едва только накренится корабль, и ты уже один на один со стихией…

Иван Месяц был немало удивлен тем, что услышал от Клюге, но особенно его встревожили вести о готовящейся унии Польши и Литвы, а также слова о приготовлениях турок и крымских татар. Если все обстояло именно так, то России грозили большие беды… Месяц подумал, что эти беды росли, будто снежный ком, катящийся с горы, – их не останавливали ни крепости, ни человеческие жертвы, ни победы россиян, ни молитвы попов, ни хитросплетения государевых деяний; гряда бед затмевала свет солнца, тучи зла застилали небеса, и не было просвета, и сыпал из туч снег, покрывая голому и плечи каждому… Сказанное сейчас этим трактирщиком было, конечно же, правдой, ибо как железные звенья складываются в единую цепь, так и упомянутые события легко, как бы сами собой, и ровненько укладывались в череду событий предшествовавших, и выстраивались одно за другим от самого Юрьева, за который ливонцы отказались платить Иоанну дань. Эта цепь, цепь войны, стянувшая по рукам и ногам Россию и Ливонию, с течением времени все удлинялась и окручивала виток за витком другие народы, и душила их, и жал из них соки, и, наращивая звенья, ползла все дальше аж до Турции, – и так все длилось уже одиннадцат лет, и даже самые умные и прозорливые люди не пред видели этой удавке конца…

Месяц выразил удивление знаниям трактирщика:

– Не всякому смертному дано располагать зеркалом событий – что к чему и откуда! Государевы послы, бывало, многие годы проводили на чужбине ради отдельного маленького знания, а тут – все как на ладони… Однако я давно из России и не знаю, что там теперь тайно, а что явно.

Клюге со скромной улыбкой ответил:

– Многое из того, что тщательно скрывают короли, известно площадному дурню. А то, чего не знает ни ратман, ни бургомистр, зачастую является предметом для размышлений простого трактирщика из «Танцующего Дика». Ведь трактир – это перекресток, трактир в Любеке – морской перекресток. Каких только вестей не принесут к нему мировые воды!… – трактирщик жестом велел кнехту принести ему пива. – Здесь мне приходилось слышать целые повести о взятии крепостей, и о битвах, древних и нынешних, и о плутнях королей, и о придворных интригах, о любовных авентюрах, о всяких мелочах, двигающих горами, об искусствах, о разных человеческих страстях… А вчера, к примеру, здесь весь вечер говорилось о морском разбое. К моим столам пришвартовалось так много англичан, что если бы я к тому времени спал и внезапно проснулся, то непременно решил бы, что нахожусь не в Любеке, а где-нибудь на берегах Темзы. Часть из этих англичан угораздило попасться в руки каперу, но им повезло – они чудом спаслись. Даже потом как будто преследовали «Сабину» – так назывался каперский корабль – и нашли его в Любеке, но это оказался совсем не тот корабль…

Здесь великан-кнабе принес для хозяина пиво. Трактирщик сделал совсем маленький глоток, дважды причмокнул и облизнул губы. С удовольствием заметил:

– Славное пиво! Оно чуть-чуть пощипывает язык…

– Так что же «Сабина»? – напомнил Месяц.

– «Сабина»? Да… Мне хорошо известен ее хозяин – некто Герхард Гаук. Этот господин не намного старше вас. Отец его, Виллибальд Гаук, потомственный купец, торговал люнебургской и французской солью, имел дом на Менгштрассе и полдома где-то на Клингенберге, а также соляные склады и один корабль. В последние годы дела Виллибальда пришли в совершенный упадок, и он потерял почти все, что имел, и если бы не помощь сына, то старый Гаук умер бы от голода. К сожалению, подобный удел постиг очень многих купцов. Время перестало работать на мельницу Ганзы… Сын же его оказался мало пригоден к каким бы то ни было трудам, кроме морского дела. Не получив богатого наследства, он выжимает из отцовского корабля все, что только можно выжать из этой старинной развалины. О, мои господа! Вы не видели «Сабины»!… – Клюге покачал головой. – Мне было бы боязно выйти на ней в русло Траве, а не то что ходить до Висмара или до Штральзунда. А молодой Гаук ходит. Он перевозит чужие грузы и умудряется зарабатывать этим неплохие деньги. Ему, верно, везет, потому что никто другой не сумел бы выжать из «Сабины» ни гроша. Правда, я слышал, будто за молодым Гауком водятся какие-то темные делишки, но это никак не может быть каперство. В наше трудное время за спиной у каждого можно отыскать надкушенный запретный плод. Иначе не проживешь – река пересохла, мельница остановилась. Нужно же откуда-то подсыпать в свою кормушку, правда?..

Манфред Клюге понимал толк в пиве; он извлекал удовольствие из каждого глотка, он замечал цвет напитка, дух, пенистость, игривость, прозрачность, он оценивал ощущения, полученные от пития, и говорил, что от хорошего пива наступает рай в желудке и ясность в голове: «Если же, господа, пиво произвело на вас обратное действие и вызвало икоту, и нарушило ясность и легкость мысли, то вы можете смело выплеснуть его в лицо тому человеку, который его вам продал. Тот человек – ваш недоброжелатель!».

Так похвалив собственное пиво, трактирщик вернулся к теме разговора:

– Молодой Гаук мог бы быть замечательным парнем, если б не недовольство и некая ущербность, которые глубоко укоренились в нем. Я примечал даже озлобленность, ибо, хорошо зная Гаука, лучше других понимаю выражение его глаз, лица, скрытое значение некоторых его слов, насмешливые речи – Гаук частенько заходит в мой тихий трактир. Все эти недуги гауковой души происходят от червя, который в нем живет, от червя, именуемого бедностью. Если б старый Виллибальд в свое время не разорился, то юный Герхард мог бы дотянуть и до стола в городском совете, и до стула бургомистра, поскольку все в нем для этого имеется – и ум, и образованность, и чувство чести, и много-много сил. Однако судьба распорядилась иначе, она не дала Герхарду богатства – такой мелочи!… И еще судьба не дала ему родства с патрициями. Червь точит, душа болит, человек злится… Что же касается названия его корабля, то там была какая-то история с любовью Герхарда к девице по имени Сабина; девица была, кажется, служанкой в доме его отца. Но в подробностях эта история мне не известна…