Имперский маг. Оружие возмездия - Оксана Ветловская

— Я не хочу, чтобы ты находилась рядом со мной. Это опасно.

Глупое и неуклюжее враньё. Штернбергу чертовски хочется, чтобы она была рядом, — оазис загадочного безмолвия посреди пустыни всеведения. Её мыслей он никогда не мог прочесть. Не эта ли невозможность абсолютного познания бросала такой нестерпимый, сводящий с ума отсвет на её беззащитную красоту? Столько пренебрежения ко всем дозволенным, «расово полноценным» женщинам — чтобы под пристрастным оком бессонницы вспоминать, как горяча под его губами была шелковистая кожа тонкой шеи, там, где слабые воздушные волоски переходят в густые русые локоны.

— Скажи хоть что-нибудь. Прошу тебя.

Молчание становится уже нестерпимым.

— Я так виноват перед тобой, знаю… Такое не прощается…

Сделать ещё шаг, положить руки ей на плечи. Их детскую хрупкость так хорошо помнят его ладони. По телу прокатывается лёгкий озноб от ощущения собственной наготы под тяжёлыми складками свободного одеяния.

— Дана…

Она оборачивается. Плащ распахнут, и это страшнее разверстой раны: под плащом — смертельно исхудавшее, землисто-бледное тело узницы концлагеря, обтянутый пергаментом скелет. Даже в самые скверные времена Дана не была настолько истощена. Прутья рук и ног, острота едва не проходящих сквозь кожу тазовых костей, клин грубо выбритого лобка, запавший живот. На груди обильно кровоточащие порезы: руна «Хагалац». Именно эту руну Штернберг вырезал на груди строптивой заключённой, когда совершал преступный обряд.

Она откидывает капюшон: наголо бритая, в струпьях, голова, угловатое, застывшее, похожее на маску лицо — совершенно чужое, однако смутно знакомое. Мгновенная слабость облегчения: это не Дана. Длинный нос и жестокие, бессмысленные водянисто-белые глаза, взгляд липкий, как паутина. Внезапно мерзкое создание суёт ему костлявую руку, которую он с невольным отвращением отталкивает.

— Кто ты? — Штернберг пятится, узница упорно идёт за ним. — Чего тебе от меня надо? Поди прочь!..

Истинное воплощение духа концлагерей, ходячая смерть. Существо всё порывается схватить его за руки, он нелепо отмахивается, желая оттолкнуть, но брезгуя прикасаться. Внезапно узница просто падает вперёд, повисая у него на предплечье. Содрогнувшись от гадливости, Штернберг понимает, что вот сейчас, сию секунду эта дрянь вопьётся ему в запястье нечеловечески острыми зубами. Отчаянно пытается стряхнуть её, оступается и падает в чёрную воду.

Сердце всё ещё гулко колотилось, словно после быстрого бега. Штернберг сел на кровати, машинально потирая запястье. Бесконечные ночные кошмары — плата за то показное безразличие (малодушие недостойно эсэсовца!), каким он щеголял в концлагере Равенсбрюк, когда приехал вербовать экстрасенсов среди заключённых. Именно там он и нашёл Дану — жертву своего первого ментального опыта и свою самую талантливую ученицу.

Боже, как она поначалу его ненавидела! Она весь мир ненавидела. Ненависть — смертоносное оружие; заключённую № 110877 Штернберг занёс в список будущих курсантов школы «Цет» именно потому, что она умела убивать одной только ненавистью — ей не нужны были вольты, фотографии и спицы. Дана. Девушка с редким и страшным даром. Но он сам ненароком потушил в ней тёмное пламя этого дара, взломав её сознание и разрушив волю: хотел, чтобы она преданно служила ему. И — «Доктор Штернберг, у меня больше не получается настолько ненавидеть, чтобы вот так…».

А позже было уже совсем другое.

«Доктор Штернберг, вы обещаете не сердиться, если я вам скажу?.. Я не знаю, что делать… я люблю вас».

Лишь после этих слов он осознал, что натворил и как далеко простирается его власть над людьми. По-звериному недоверчивая, всем до единого немцам желавшая смерти, Дана никогда бы не сказала ему такого в здравом уме — он был абсолютно в этом убеждён.

Когда он понял, что эта русская девушка стала для него чем-то гораздо большим, нежели лучшей ученицей? Пожалуй, в тот день, когда возил её из школы в город, выбирать кристалл для ясновидения — настоящий, из чистейшего горного хрусталя, тончайшей настройки инструмент, — не те стеклянные безделушки, на которых тренировались прочие курсанты. Королевский подарок. Этот большой хрустальный шар был среди тех немногих вещей, что она забрала с собой. Заглядывала ли она в кристалл с тех пор, как уехала? Наверняка. Штернберг не знал ни одного человека, который отказался бы от открывшихся ему сверхъестественных способностей. Что или кого она пыталась там увидеть? «Не догадываешься?» — тихо спрашивал ядовитый голос внутри. Однако Штернберг не чувствовал за собой ментальной слежки — или его талантливейшая ученица настолько тонко работала? В конце концов он вообще запретил себе думать об этом. Гораздо проще было считать, что, отпустив Дану на волю, он отрёкся от незаконной власти над ней.

Штернберг оцепенело смотрел в темноту, сидя на краю уже остывшей постели.

«Всё-таки больше всего ты боялся ответственности».

И дело было не только в том, что Мёльдерс, проведавший о его сокровенной тайне, был тогда ещё на свободе и знал, как отомстить ему.

Штернберг ненадолго вернулся в школу «Цет», чтобы руководить распределением курсантов, и заодно привёз чемодан с комплектом женской летней одежды, а ещё — большую бутыль с раствором перекиси водорода. Всё это он отнёс в ту комнату в нежилой части здания с офицерскими квартирами, куда как-то весной уже приводил свою ученицу перед поездкой в город и где до сих пор хранился её шерстяной костюмчик в чёрно-белую полоску. Сюда же он привёл её на следующее утро. Всё необходимое для предстоящей процедуры было заготовлено ещё с вечера.

Первым делом Штернберг снял портупею и китель, повесил на спинку кресла, затем снял перстни и запонки, закатал рукава и натянул тугие хирургические перчатки. Дана наблюдала за его действиями с доверчивым любопытством.

— Что вы собираетесь делать, доктор Штернберг?

— Садись сюда. — Он указал на высокий табурет посреди комнаты, напротив большого старинного зеркала на медных лапах. — Будем превращать тебя в образцовую блондинку, как на плакатах Союза немецких девушек. Никакой магии, одна химия. Потом сменишь эту униформу на что-нибудь более симпатичное, и Франц тебя сфотографирует.

— Доктор Штернберг, а зачем всё это нужно?

Дана явно была не в восторге от перспективы стать блондинкой. По правде сказать, Штернбергу и самому было страшно жаль её мягких, душистых, ласкающих взгляд тёмно-русых локонов, которым грозила пошлая участь быть изведёнными едкой отравой до неживой сухости и вульгарной желтоватой белизны.

— Дана, я всё объясню, только немного позже. А пока — пожалуйста, делай так, как я говорю, это очень важно. Садись и накрой плечи вон тем полотенцем.

Используя аптечную мензурку, Штернберг смешал раствор перекиси с водой, добавил пены для бритья и нашатырного спирта. В готовый состав он обмакивал кисточку из бритвенного прибора и быстрыми движениями наносил снадобье на волосы притихшей девушки, перед этим не забыв смазать ей кожу у кромки волос вазелином.