В бездне времен. Игра на опережение - Алексей Рюриков

– Я считаю, что так. Подготовка общества. Русских в Европе традиционно не очень любят, даже союзники-французы в свое время пытались поддержать поляков, почва имеется. И соседям из Разведчасти сейчас работать во Франции затруднительно, как и нашему пятому делопроизводству. Сюрте и Второе бюро могут повести себя, – Михаил Фридрихович усмехнулся, – бестактно. А про вас все осведомлены, вы фигура подходящая, дипломатичная, если можно так выразиться, согласны?

Гумилев прекрасно знал, почему в далеком декабре девятнадцатого Коттен, только вернувшийся в жандармский корпус из военной разведки, настойчиво убеждал штабс-капитана с поэтическим прошлым перейти на жандармскую службу. Корпус нуждался в создании пристойного образа в глазах общественности, в условиях разгорающегося недовольства особенно. И с тех пор генерал никогда не упускал случая использовать известность и репутацию подчиненного.

Часть знакомых тогда перестали подавать надевшему жандармский мундир поэту руку, в некоторые салоны путь закрылся навсегда. Но Николай Степанович ни о чем не жалел. Михаил Фридрихович не обманул, служба оказалась действительно интересной и опасной, вынудившей, конечно, без перчаток рыться в отходах жизнедеятельности общества, но и давшей стоическую уверенность в безусловной необходимости его, личной, работы для империи.

Сейчас, неизменный со времени прихода в охранку, начальник явно опять крутил какую-то хитрую игру, в которой требовалось участие не просто жандарма, но жандарма с соответствующим реноме. Что ж, Гумилев и сам давно воспринимал свою известность в качестве стихотворца как дополнительное преимущество в разыскной работе и пользоваться этим обстоятельством не стеснялся. Став за пятнадцать лет «на лезвие с террористами», как назвал эту работу один из бывших шефов службы в своих мемуарах, профессионалом, он привык оценивать возможности в первую очередь с точки зрения применимости в деле. Сегодня, однако, играл не он. Играть собирались им. Впрочем, это тоже было привычно.

– Согласен, ваше превосходительство. Но и ко мне французы сейчас благосклонность вряд ли выкажут. Кстати, Сталь рассказала Сюрте о готовящемся покушении?

– Вряд ли. Ее обвиняют в работе на нас, сообщать еще и о своих связях с бомбистами, планирующими покушение на французского премьера, не в ее интересах. Тем более, толком она ничего не знает.

– Я могу… гм… намекнуть французским коллегам о необходимости задать такой вопрос арестованной? Если она пойдет на сделку и поможет предотвратить акцию, всю историю можно будет замять?

– Мы, вообще-то, госпожу Сталь не признаем, – вздохнул Михаил Фридрихович. – И помогать ей не собирались. Она, как выясняется, добывая информацию для нас, решила, что те же сведения можно продавать и другим. Немцам, итальянцам, сербам… Для Корпуса операция провалилась. И главной обвиняемой теперь, боюсь, станет не эта дамочка, а Россия. Что с учетом вероятности ввода войск в Германию совершенно некстати. А уж для вашей миссии и совсем никудышно.

Генерал наконец закурил и осведомился:

– У вас ведь есть знакомства в Сюрте и Втором бюро?

– В бюро имеются, в полиции практически нет. Но французы наверняка в ярости?

– Политики и журналисты в ярости, – поправил генерал. – Наши коллеги отнеслись спокойнее, хотя и без удовольствия.

Коттен задумался и потом кивнул:

– Намекните. Но взамен попробуйте выяснить, от кого французы так вовремя про наше заведение узнали. Можете, кстати, высказать версию, что тот, кто сдал нашего агента, пытался руками Парижа устранить утечку сведений о террористах. Чушь, конечно, но звучит красиво.

– Не поверят.

– Пускай не верят, лишь бы склоку не раскручивали. Но признавать агента мы все равно не станем.

– Официальная версия – провокация с целью поссорить Россию и Францию?

– Всенепременно, – улыбнулся начальник. – В газетах опровержение будет выдержано в таком духе. Но попытайтесь замять скандал.

– Понял, Михаил Фридрихович, – снова кивнул Гумилев. И мысленно расставил поручения по пунктам.

«Итак: Сталь, покушение и Григулявичус. Последнее понятно, по теракту надо материалы смотреть, но раз генерал уверен, значит, есть информация, и начать следует с Парижа. Британцы с савинковцами, конечно, не дураки, наверняка след запутан, но… попробуем».

* * *

Покинув кабинет начальника, Гумилев прямо из приемной позвонил в Разведчасть. Выяснил, что о нем там действительно знают, намерены содействовать, а для посвящения «охранника» в тайны европейского шпионства уже назначен мельком знакомый полковник Синицын. Известия приятно удивили и показались признаком удачным, поскольку некоторый скепсис по поводу готовности разведки к сотрудничеству Николай Степанович, признаться, испытывал. Перезвонив Синицыну и уговорившись встретиться после полудня, он направился к Сиволапову.

В бывшем его кабинете, где устроился занявший два года назад место уехавшего напарника подполковник, царил обыкновенный для начала зимы сумрак, плохо разгоняемый электрической лампочкой на потолке и настольной лампой под зеленым абажуром, справа от хозяина кабинета. Поприветствовав приятеля и привычно устроившись в кресле у шкафа, Николай Степанович поинтересовался:

– Володь, что у тебя за чухонец душегубский завелся?

– Юзик-то? По слухам, Никишова завалил. Только он не чухонец, – Сиволапов передал Гумилеву папку с документами. – На, почитай.

– По слухам?

– Ну, скорее всего и правда он, – развел руками заведующий делопроизводством. – А доказательств нет. Да ты дело глянь, я тебе потом про него расскажу.

Прочитав тощий, десятка на два листов, формуляр, Николай Степанович неудовлетворенно дернул уголком рта и спросил:

– Кроме газет и предсмертного «послания» этого Плаксина, на Григулявичуса ничего?

– Сообщения внутренней разведки. То же, что и газеты, по сути. Я ж тебе сразу сказал.

– М-да… А что вообще за тип?

– Да заурядный совершенно тип, – буркнул Владимир, вытащил из-под кипы наваленных на стол бумаг казенный бланк и начал скучным голосом излагать установочные сведения: – Юозас Ромуальдович Григулявичус, кличка «Юзик», родился пятого мая тринадцатого года в Вильне, караим…

– Кто? – не понял Гумилев.

– Караим. Инородцы такие, на евреев похожи, – пояснил Сиволапов. – Их еще при Екатерине II в правах с остальными подданными уравняли, ограничений на них нет и не было. Как гласит литература, караимы «отличаются примерной честностью, хорошим поведением и спокойным характером, приверженностью к трудолюбию и земледелию, и – оцени! – преданностью к Высочайшему престолу и особыми услугами правительству!» Похоже на наш случай, а?

– Забавно. Что там дальше?

– В двадцать четвертом году, после отъезда отца в Аргентину на заработки, Григулявичус вместе с матерью перебрался в город Трокай. Учился в гимназии, связался с активистами «Объединенки». В тридцать первом, вместе с тринадцатью другими бывшими учащимися той же гимназии, задержан местным Охранным по подозрению в причастности к террористической организации. Ну и на основе Указа «О беспощадной…».