Тайное становится явным - Марин Монтгомери

Спарроу прерывает мой поток мыслей.

– Я не пытаюсь тебя осуждать и уж тем более не пытаюсь лезть не в свое дело. Я просто тоже тут вырос. Мама сидела на наркотиках.

Он с чувством хлопает рукой по рулю.

– Так что мы должны держаться вместе. Особенно, когда вокруг столько болванов.

– Как вы вообще смогли выбраться из этой дыры?

– У меня в школе был наставник. Мой тренер, он мне задницу каждый день надирал. Ненавидел я его иногда просто жутко. Зато в итоге получил стипендию за успехи в баскетболе и попал в колледж. Слава господу, – произносит он и быстро поднимает глаза к небу.

– У меня оценки слишком плохие для колледжа.

– Старшая школа – еще не главное. Ты все равно можешь поступить.

– Наверное.

Я решаю не добавлять, что ко всему прочему я еще беременна, на грани вылета из школы, и вот-вот выйду из программы по опеке. Я спешу сменить тему, пока Спарроу не задал новых вопросов.

– С Шарлоттой все будет хорошо? – задаю я вопрос и нервно ерзаю в кресле, беспокоясь о ее ребенке. Я сказала Джастину, чтобы он не смел делать ничего, что может угрожать ее беременности. Да, Шарлотта, может, и наделала бед моей семье, но если с ребенком что-то случилось – я такого не вынесу.

– Да. Ей просто нужно немного времени, чтобы оправиться. Она до смерти перепугалась. Шарлотта не из нашего теста сделана, понимаешь, о чем я? – хмыкает офицер. – Очень милая женщина. Видно, что жилось ей всегда хорошо. Счастливица.

Мне хочется сказать ему о Джонатане Рэндалле. Об известном по газетам канзаском суде. Но пусть он лучше как-нибудь прочитает про Шарлотту Коберн сам.

Спарроу паркуется возле участка, рядом с черным джипом Шарлотты.

– Представь, что на тебя кто-нибудь напал, – замечает он. Мне хочется ответить, что тут даже представлять не придется, но я молчу. Просто боюсь, что когда я войду в полицейский участок, мне тут же впаяют статью.

Я засовываю руки в карманы и медленно следую за Спарроу.

Шарлотта

Крепко сцепив дрожащие руки, я сижу на неудобном складном стуле в кабинете – если, конечно, его так можно назвать. Это клаустрофобически маленькое помещение, способное активировать мои самые сильные страхи и опасения.

Я слышу, как в дверь позади меня входят офицер Спарроу и Элли. Офицер Махони привстает со своего стула, чтобы их поприветствовать, в то время как я остаюсь неподвижно сидеть, смотря в пространство перед собой. Он взмахивает рукой, указывая на соседний стул, заваленный бумагами.

– Здравствуй, Элизабет, спасибо, что приехала. Спарроу, освободишь для Элизабет немного места? – спрашивает Махони, видя, что стол, как и стул, едва проглядывает из-под бумаг и папок.

– Сейчас сделаем, – отвечает офицер Спарроу и одним движением смахивает со стула все лишнее, а затем отходит к стене и облокачивается на нее плечом.

Элли неуверенно садится на краешек стула. Спина у нее неестественно прямая, взгляд мечется по крошечному кабинету. Я смотрю на нее глазами, полными слез. Интересно, у меня сильно опухло лицо? Сейчас на моей левой щеке красуется синяк, который наверняка станет пурпурным к тому времени, как мне предоставится возможность посмотреть в зеркало.

– Спасибо, что пришла, – шепчу я Элли. Она ошарашенно рассматривает мои перебинтованные руки, потом наклоняется поближе.

– О боже. Что случилось?

– Спарроу объяснил вам, что произошло? – спрашивает Махони, переводя взгляд с Элли на своего коллегу.

– Да, – отвечает Элли.

– Нападавший толкнул Шарлотту в битое стекло. – Махони морщится, взглянув на мои руки. Плечи у меня начинают трястись. – К счастью, обошлось без швов. И ключи от машины были у нее в руках, так что автомобиль не тронули.

– Так что, все дело в машине? – спрашивает Элли. Махони в ответ пожимает плечами.

– До конца не ясно – подозреваемый быстро сбежал. Но похоже на то.

Я снова заливаюсь слезами, и меня просят еще раз повторить показания, чтобы удостоверится, что все детали внесены верно. Я спрашиваю у Элли, хочет ли она все это слышать. Она кивает и говорит: «Я здесь, чтобы вас поддержать».

Пока я отвечаю на вопросы офицеров, Элли сидит совершенно неподвижно, словно боится пошевелиться. Думаю, тут и есть доля вины Махони – он изо всех сил старается сделать голос помягче, но в результате почему-то его интонации становятся только более сердитыми. Он не поднимает взгляда от своих заметок.

– Это произошло около половины десятого вечера, рядом с продуктовым магазином «Ван Хессен», на углу Двенадцатой и Мелчер-стрит?

– Да.

– Вы вышли из магазина, когда неизвестный подозреваемый схватил вас в нескольких метрах от вашего черного джипа, номерной знак KTZ013?

Я киваю.

– Вас дернули за капюшон куртки, и после этого вы впервые увидели нападавшего?

– Да, – соглашаюсь я и делаю глубокий вдох. – Меня резко развернули лицом. На этом человеке была лыжная маска, черная или темно-синяя. Скорее все-таки черная. Одежда вся черная: рубашка с длинными рукавами, штаны-карго, военные ботинки и перчатки.

Махони продолжает свои вопросы.

– Вас ударили кулаком в район левой скулы и потребовали поднять руки. Верно?

– Д-да, – отвечаю я и прикусываю нижнюю губу, стараясь лучше вспомнить произошедшее. – Когда я не отреагировала, потому что была, ну, в шоке, то на меня наставили пистолет и приказали снять мое обручальное кольцо и часы от Тиффани. Еще снять цепочку с крестиком.

Мысль о том, что я потеряла свои украшения, заставляет меня дрожать. Не из-за цены, а из-за связанных с ними воспоминаний, которые для меня были куда важнее.

– В руке у меня был телефон и кошелек. Их я тоже отдала, – добавляю я.

– Это был настоящий пистолет? – вмешивается Спарроу. – Вы заметили какие-то особенности, может быть, модель?

– Я плохо разбираюсь в оружии. Мне показалось, что настоящий. Но я ничего в этом не смыслю.

Я чувствую, как к лицу приливает кровь. Элли не сводит с меня пристального взгляда, ее челюсти плотно сжаты.

– Что случилось дальше?

– Мне велели отдать ключи от джипа. Но тут я увидела, как из магазина выходит работник – наверное, на перекур. И я начала кричать. Тогда меня толкнули на землю.

– И ранения на ваших ладонях получены не в ходе ограбления непосредственно, но потому что вы упали на стекло, верно? – уточняет Махони и отодвигает от себя полупустую чашку кофе. Я замечаю, что у него этих стаканов и чашек целый ряд – и большинство наполовину недопитые.

– Да, я упала на стекло. Кажется, бутылочное.