Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты - Макар Бабиков

Береговые скалы круто сбегали к воде, только у самой ее кромки виднелась узкая полоска накатанной гальки да отполированных валунов. Но и она полностью обнажилась только при отливе.

Поднялись метров на тридцать. За сплошным снежным покрывалом в ночном мраке не угадывались ни впадины, ни бугры. Снег уже довольно глубокий, почти до колена. Наткнулись на ущелье, от него до береговой обсушки недалеко, метров семьдесят пять. С моря это ущелье не видно, а из него обзор хороший. Выбрали его себе для становища.

Немножко передохнули и спустились обратно к морю, чтобы переносить груз наверх. Хотелось успеть все сделать до рассвета. Управились ко времени.

После завтрака стали обустраивать свой лагерь на открытом берегу. По нескольким местам спрятали груз, разложили запасы так, чтобы использовать кладовушки одну за другой по очереди. Поставили палатку из двойного брезента с двойным пологом, вроде тамбура-сенцев. Жилье получилось довольно сносное.

Разожгли керосинку, приготовили себе горячий обед, после основательной работы на воздухе с аппетитом поели.

Пошли выбирать место для радиопередач. От убежища ввысь поднимался прибрежный горбатый увал. Лучше всего было добраться до самой его вершины, чтобы радиоволны не упирались в гранитную преграду. До базы не близко — по прямой 320 километров. На макушке высоты стоял тригонометрический знак, а возле него виднелось небольшое озерцо со стекающим вниз ручейком. Из него и стали брать воду для питья.

Точка для радиопереговоров подходящая, но каждый раз подниматься сюда тяжело, работать приходилось на ветру, дующем то с одной, то с другой стороны.

Только на четвертые сутки, 12 октября, радиоволна одолела горы и море, прозвучала в наушниках дежурившего на приемном пункте радиста. Тот передал, что командование довольно, желает удачи. База узнала, что новая точка разведчиков приступила к делу.

Сёдерстрем и Даль вернулись к своему жилищу. Сидевший на вахте Юппери сказал, что недавно подводная лодка в четырех милях севернее мыса Сверхольтклубб потопила транспорт примерно на 8 тысяч тонн водоизмещения.

На берег море выбросило мясо, масло и много других продуктов. Жители соседнего Кьелле-фьорда существенно пополнили свой паек: ведь мясо и масло по карточкам почти не выдавалось.

В следующий сеанс связи сообщили об этом на базу. Какой-то подводной лодке штаб засчитает боевой успех.

После первого донесения сообщения о вражеских конвоях, отдельных судах и кораблях пошли часто. Ни одно судно, плывшее днем, не проходило незамеченным. Ночью вахту над морем не несли: видимость скверная, да и для круглосуточной вахты сил и времени у них не хватало.

Через три дня Сёдерстрем пошел обследовать соседний Окс-фьорд, там небольшое селеньице. К одному из его жителей у Сверре было рекомендательное письмо от Альфреда Халвари.

Хозяин дома принял Сёдерстрема гостеприимно.

Когда разговор наладился, Сверре передал Альфу Сагену письмо. Тот прочитал, некоторое время помолчал, потом спросил:

— Так зачем же прислал тебя ко мне Альфред?

— Он мне сказал, что ты человек надежный, бываешь в других местах да и знаешь немало. Вот и хотел, чтоб ты мне посодействовал.

— А в чем я могу быть полезен?

— Я здесь гость не случайный. Мы боремся за освобождение Норвегии от фашистов. А тебя я хочу просить о помощи.

— Я так и подумал. Появился ты здесь не с моря, в эти дни рейсовый бот не приходил. Значит, пришел по суше, с гор. А мы даже к соседям в Мехавну и в Хьелле-фьорд по суше не ходим, у нас не принято пешком мерить горы и тундру. Раз пришел с той стороны, я сразу смекнул — неспроста.

— Выходит, мне и уговаривать тебя не надо.

— Я немцев не жалую. Мы без них жили спокойно, рыба наша везде спросом пользовалась. Они пришли, и все стало хуже. Ловим в основном только в фьорде, все сверх того, что нужно для семьи, обязаны сдавать скупщику. Никуда свободно не пойдешь, не поедешь, везде нужен пропуск. Всем правят теперь члены Нашунал самлинг. Снабжение по карточкам. Одежду и обувь не можем купить вот уже два года.

— Ты рассказываешь убедительно. Вот и помоги нам скорее уничтожить этот порядок.

— Легко говорить — помоги. Я ведь знаю, что за это бывает. Немцы за такие дела карают строго. Сколько нынче летом людей расстреляли в Берлевоге, не меньше на Арнее. В тюрьмы посадили женщин, подростков. — Саген нервничал, руки его тряслись, губы дрожали.

— Вот и будем избавляться от фашистов…

— Об этом не только сказать, подумать страшно. Вы где-то за морем, когда придете — неизвестно. А немцы тут, рядом. Они вас ждать не станут, узнают — иди под пулю.

— Если делать все с умом, не узнают. Мы к тебе ходить не будем. Место встречи выберешь сам.

— Нет. Не хочу рисковать ни собой, ни семьей, ни соседями. И тебя прошу уйти отсюда.

Альф Саген говорил, что норвежцы сильно напуганы зверствами фашистов, расстрелами жителей прибрежных селений, страх поселился в их душах, друг друга боятся. Он и за свою семью очень обеспокоен: если узнают, кто приходил к нему и зачем, горя не миновать. Альф обещал, что никому ни слова не скажет о визите Сверре, но было бы лучше, чтобы этот приход стал первым и последним.

Помолчали. Альф провел гостя в соседнюю комнату. Там у него была столярная мастерская. Альф изготовлял домашнюю мебель, разные поделки из дерева, рамы и двери. Этим он кормился. Но теперь, в военное время, главным источником дохода становилось рыболовство.

В столярке он сказал Сёдерстрему:

— Есть у нас еще один знающий человек. И положиться на него можно. Советую поговорить с ним, вдруг он согласится помочь вам. Зовут его Людер Энгельвертсен.

На следующий день Сверре повидался с ним, но тот сказал, что никуда не ездит, занимается ловлей рыбы в ближних водах, поэтому осведомлен мало, едва ли чем может помочь своему посетителю. Рассказал, что в Мехавне и в Гамвике установлены артиллерийские батареи, но сколько орудий и какого калибра — не знает. Он откровенно признался, что боится помогать Сопротивлению.

Сёдерстрем отправился пешком через горы в сторону Мехавны, хотел посмотреть те места своими глазами.

По дороге встретил двух местных жителей, ловивших рыбу на озере. Поздоровались, познакомились, сели перекурить. Сверре угостил собеседников ароматным трубочным табаком.

Разговор постепенно перешел от дел житейских к самой волнующей теме: войне, оккупантах, квислинговцах.

Рыбаки сказали, что в Мехавне большинство жителей либо сочувствуют нацистам, либо являются ими. Посторонние тут почти не бывают, каждый знает всех жителей селения с детства. Приехать в эти места без специального пропуска комендатуры никто не может. И ему они ходить туда не советуют. Лучше всего ему не встречаться со здешними людьми, чтобы не навлечь на них опасность.

Сёдерстрем вернулся на точку. За время его отсутствия прошел один конвой с запада на восток, через сутки обратным курсом вернулись эсминец и сторожевик, охранявшие транспорт на переходе.