Тростниковые волки - Дмитрий Савочкин

– Хорошо, – сказал я, – нету так нету. Мы уходим.

Мы с Вербой подняли наши вещи и медленно пошли к берёзам. Мужики, стоявшие у берёз, отошли в сторону посадки, дав нам спокойно уложить вещи в сумки и подойти к машине. Верба всё время держала меня под руку, хотя идти так было труднее. Но заставить её отпустить мою руку я не мог.

Мы загрузили вещи в машину и сели сами. Я завёл мотор и включил фары. В свете фар впереди вдруг показались ещё люди. Они были повсюду, словно здесь было какое-то собрание: они стояли на дороге, возле дороги, на обочине, в поле, возле деревьев, дальше, возле домов и ещё дальше.

Прямо перед машиной, метрах в десяти, сидела на корточках женщина с длинными кучерявыми волосами и кавказскими чертами лица. Несмотря на причёску, я моментально узнал её: это была лысая женщина из моего сна. Она молча смотрела прямо в свет фар и не двигалась. Когда я уже начал соображать, как мне её объехать, она подняла глаза, будто посмотрев на меня, и что-то беззвучно проговорила. Затем встала и отошла в сторону.

Я плавно тронулся с места.

Только когда мы въехали в город и поехали по освещённым улицам, Верба громко выдохнула и сползла по креслу набок.

– С тобой всё в порядке? – спросил я.

– Ага, – кивнула она почти без сил.

– Испугалась?

– Ты видел, сколько их было?

– Да, видел. Я сам немного испугался. Всё, расслабься. Мы уехали оттуда и больше в это место не вернёмся. Главное – мы сумели выяснить то, что нам было нужно.

– А кто эти двое-то? Ну, которые там до нас копали?

– Понятия не имею, – сказал я и припарковал машину под знаком «Стоянка запрещена». Затем достал мобильный и набрал номер Чеги.

– Клёст, – раздался в трубке его голос, – а ты куда делся? Опять уехал, что ли?

– Да… ненадолго. Слушай, я хотел у тебя кое-что спросить. Ты, случайно, не знаешь двух копателей? Один такой высокий, его видели в какой-то полосатой одежде, а второй – маленький, в очках, сильно заикается, его видели в кур…

– Дылда и Заика? – перебил меня Чеги. – Знаю этих двух гавриков, конечно. Они в основном на западе околачиваются. Бродивский котёл копали, Первую мировую немножко. Это люди Влада.

– Кого?

– У тебя со слухом что-то? Или с телефоном? Влада.

– Того самого? Я надеялся, мне послышалось.

– Нет, друг, тебе не послышалось. Того самого Влада, с которым вы своё кольцо всевластия делили.

– Ладно, – грустно сказал я, – спасибо.

– Да не за что. Звони, если что.

Я спрятал трубку и завёл мотор.

– Какие-то проблемы? – спросила Верба.

– Да как тебе сказать… Эти двое, которые тут ковырялись… в общем, они работают на одного… ну, скажем, знакомого…

– А что с ним не так? С этим знакомым?

– Хм… понимаешь… на копе, в общем-то, практически все – любители. Просто люди, которым нравится ковыряться в земле, нравится что-то из неё доставать. Даже мы с Чеги, по большому счёту, – хорошо подкованные любители. Но в этом бизнесе есть и профессионалы.

– И этот твой знакомый – профессионал?

– В общем, да. Он из России, у него штат копателей – человек двадцать, целая сеть реализации и хорошая крыша. И у меня с ним довольно натянутые отношения после одного… инцидента…

– Знаешь, – сказала Верба и спокойно посмотрела за окно, – после этих мужиков в поле, мне кажется, какие-то копатели, с которыми ты что-то не поделил, – это мелочи.

– Ну… – я пожал плечами, – не скажи. Влад – это совсем, совсем другой сорт неприятностей.

Мы припарковались возле гостиницы, и Верба пулей полетела в свой номер, сказав, что ей нужно под горячую воду, чтоб унять дрожь, а я зашёл в свой и включил компьютер. В почтовом ящике был только спам. Я зашёл в аську. Хаим был онлайн.

Crossbill: Hallo, wir sind gleich zurückgekehrt.

Chaim: Hallo, und ich schreibe dir gerade jetzt einen Brief.

Chaim: Wo warst du? Haben Sie die Adresse besucht, die ich gefunden habe?

Crossbill: Ja, wir waren dort. Und haben viel Interessantes gefunden, Hans Brueghel haben wir leider nicht gefunden.

Chaim: Was ist es nun an diese Adresse?

Crossbill: Es ist eine lange Geschichte. Ich würde dir lieber gelegentlich persönlich erzählen.

Chaim: Abgemacht. Und ich habe schon eigentlich beendet. Es gibt gar nichts mehr über deinen Brueghel. Ich werde dir einen detaillierten Bericht erstellen, wo ich war, was ich sah, wen ich traf – glaub mir, ich ging alle Orte um, wo seine Anzeichen sein könnte. Es git nichts mehr. Spurlos verschwunden.

Crossbill: So was könnte man erwarten.

Chaim: Na ja, es gibt einen Moment…

Crossbill: Was für ein?

Chaim: In den Memoiren von Otto Skorzeny fand ich ein paar Zeilen über Brueghel und seine letzte Reise.

Crossbill: Chaim, du spinnst wohl. Ich habe absichtlich die Erinnerungen von Skorzeny ausgelesen – es gibt kein Wort über Brueghel.

Chaim: Das ist, weil du die veröffentlichten Memoiren gelesen hast. Und ich habe eine Kopie des Manuskripts, bevor sie bearbeitet wurde. Da… gibt es Momente…die zu bearbeiten waren.

Chaim: Hier in Deutschland so eine Disko begonnen würde, wenn die Memorien ohne Verkürzungen veröffentlicht waren… und nicht nur in Deutschland. Dort wären auch die Franzosen fröhlich, und die Spanier, und sogar die Briten…

Crossbill: Woher hast du die?..

Chaim: Na, ich habe Bekannten… die alten Freunde des Großvaters…

Chaim: eigentlich, das ist nicht wichtig.

Crossbill: Und was ist da?

Chaim: Skorzeny schreibt, dass Brueghel in die Division eingtratt und ging nach Osten mit nur einem Ziel – sich mit einigen Menschen, die in der Sowjetunion lebten, zu treffen. Was für Menschen die waren und warum Brueghel sich mit denen treffen musste – ist überhaupt nicht klar. Aber Skorzeny erinnert sich, dass es keine Seltenheit war, wenn Brueghel den Einheitsstandort für drei bis fünf Tage verließ, um häufig in eine Art Wüste zu abfahren, manchmal sogar über die Frontlinie – und dann kehrte er zurück. Er berichtete dem Divisionsgefechtsstand über diese Reisen nicht, und eine Art von höherer Leitung hat ihn immer gedeckt. Zufällig war Skorzeny ein Zeuge des Telefonats von Hausser mit dem OKW, offenbar, mit jemandem aus dem «Oberen». Hausser erzählte, dass er nicht zulassen kann, dass die Person aus dem Einheitsstandort die Frontlinie kreuzt und keine Information weder dem Nachrichtendienst noch der Spionageabwehr vermittelt. Dann hat Hausser die Antwort lange zugehört, und ungern etwas beigestimmt.