Тайна трагедии 22 июня 1941 года - Бореслав Скляревский

Вместе с тем, за первые 25 дней войны, т. е. к 18 июля 1941 г. — люфтваффе потеряли сбитыми 1300 боевых самолетов, т. е. в среднем по 52 самолета в день. И это произошло, несмотря на тяжелейшие потери нашей авиации, — в первый же день войны только на земле было уничтожено 1489 самолетов, 322 самолета сбиты в воздушных боях.

А ведь в западных приграничных округах было сосредоточено советских самолетов — 10743 боевых машин. А гитлеровская авиация располагала всего лишь 4846 боевыми самолетами. Очень нетрудно подсчитать, что если бы наш генералитет (Тимошенко и Жуков) обеспечили бы четкое приведение всех войск в полную боевую готовность с полным и необходимым контролем Директивы № 1 и всех приказов по сосредоточению и развертыванию всех войск приграничных военных округов, то война действительно закончилась бы через 3–4 месяца разгромом гитлеровской Германии.

А на самом деле все обстояло еще хуже. Позвольте привести пример из книги А. Мартиросяна. Лет пятнадцать тому назад/43/автору довелось беседовать с одним стариком в Тверской области. Сам он был выходец из Белоруссии из одного из приграничных районов. Войну встретил в возрасте 20 лет и все хорошо помнил. По-доброму помянув всех павших в войне — дело происходило 9 мая 1990 года, — старик со слезами на глазах рассказал, что с расположенного вблизи их деревни приграничного аэродрома летчики не могли взлететь — в баках их самолетов была вода!

И кто, позвольте спросить, сможет более-менее вразумительно объяснить, как подобное могло произойти, если И. В. Сталин за 4 дня (18 июня 1941 г.) предупреждает все войска о предстоящем нападении Германии, требует приведения их в полную боевую готовность, а на боевых самолетах приграничного базирования не установлен боезапас, а в баках вместо керосина — вода?!

Или другой вопиющий факт: у призванной оборонять северные подступы к Минску 100-й стрелковой дивизии генерал-майора Н. Н. Руссиянова уже на второй день войны была изъята вся артиллерия вплоть до батальонной включительно, и передана на другой менее важный участок фронта, откуда ее удалось вернуть только к исходу 27 июня, когда уже участь Минска была решена?!

Безусловно, к чести солдат и офицеров дивизии генерала Руссиянова нужно отметить, что они даже в безоружном состоянии достойно встретили гитлеровцев — три дня без артиллерии удерживали свои рубежи обороны и жгли коктейлем Молотова танки врага, уничтожив полк мотопехоты, в ночном бою разгромили штаб 25-го танкового полка 39-го танкового корпуса немецкой армии. Но как же так случилось, что именно у этой дивизии, которая должна была оборонять столицу Белоруссии, отобрали всю артиллерию, в т. ч. батальонную?!

Объяснения этому факту даются самые странные, но большинство историков-либералов сходятся во мнении, что все произошло из-за неразберихи первых дней войны, о чем особенно настаивает, например, М. Солонин в своей книге «22 июня, или когда началась Великая Отечественная война». /55/.

В моем понимании, это исключительно абсурдная точка зрения, так как изъятие всей без исключения артиллерии у дивизии Руссиянова при обороне Минска, — это прямое преступление перед Родиной, которое без сомнения было совершено по приказу сверху. И объяснить это совсем не трудно. Когда уже начались военные действия, подобное могло произойти только по приказу командующего ЗапОВО генерала Павлова и командующего армией, в которую входила дивизия Руссиянова. Следовательно, изъяли всю артиллерию совершенно сознательно, без всякой «неразберихи», которой, кстати говоря, в ЗапОВО, ну, никак не могло быть, так как ни Павлов, ни его генералы, — никто не собирался выполнять ни одного приказа генералитета, поэтому когда уже надо было что-то делать, все прекрасно понимали, что они и зачем делают?!

Хочу особенно подчеркнуть, что гитлеровцы запланировали направление главного удара на Белорусском фронте и взятие Минска на 5-й день блицкрига еще в конце 1936 года и, сохранили и подтвердили именно этот график военных действий — с чисто немецкой пунктуальностью к исходу 5-го — началу 6-го дня Минск был взят. Так что можно утверждать, что речь идет о предательстве в высших звеньях РККА. Именно поэтому генерал армии Д. Павлов был расстрелян с формулировкой «за создание противнику возможности для прорыва фронта Красной Армии, а дивизия Н. Н. Руссиянова с 18 сентября 1941 г. стала одной из трех самых первых гвардейских дивизий в РККА.

Разгром Западного фронта Красной Армии состоялся лишь по той причине, что «собственной слабостью» РККА да и всей системы обороны на западных рубежах, прежде всего, явился тот самый план, о котором К. К. Рокоссовский без каких-либо оговорок сказал, что «если он имелся, то явно не соответствовал сложившейся к началу войны обстановке, что повлекло за собой тяжелое поражение наших войск в начальный период войны». /49/.

Дело в том, что вооруженные силы такой большой страны как СССР — структура абсолютно иерархическая, и если планирование высшего командования не соответствовало сложившейся к началу войны ситуации, то безусловно все аналогичное происходило и в округах, и других крупных армейских соединениях. И действительно, как и пишет в своей книге-мемуарах «Солдатский долг» маршал Победы К. К. Рокоссовский «…основным недостатком окружного и армейского планов обороны являлась их нереальность».

И далее маршал Рокоссовский вспоминает: «Но о чем думали те, кто составлял подобные директивы, вкладывая их в оперативные пакеты и сохраняя за семью замками? Ведь их распоряжения были явно нереальными. Зная об этом, они все же их отдавали, преследуя, уверен, оправдать себя в будущем, ссылаясь на то, что приказ для «решительных» действий таким-то войскам ими был отдан. Их не беспокоило, что такой приказ — посылка мехкорпусов на истребление. Погибали в неравном бою хорошие танкистские кадры, самоотверженно исполняя в боях роль пехоты».

От себя добавлю, что маршал вспоминает 5–6 день войны, когда начались на Юго-Западном фронте тяжелые бои, он в это время — полковник, был призван командовать 9-м отдельным механизированным корпусом. То, что произошло 22 июня, не предусматривалось никакими планами, поэтому войска были захвачены врасплох в полном смысле этого слова. Потеря связи штаба КОВО с войсками усугубила тяжелое положение.

«Могу о том судить хотя бы по содержанию оперативного пакета, который был мною вскрыт в первый день войны», — продолжает маршал Победы, — «Содержание его подгонялось под механизированный корпус, закончивший период формирования и обеспеченный всем, что положено иметь ему как боевому соединению. А поскольку он находился только в первой, т. е. начальной стадии формирования, то как Генштабом, так и командованием КОВО должно было быть предусмотрено и его соответствующее место на случай войны. Но в таком состоянии оказался не только 9-й мехкорпус, но и еще ряд корпусов: 19-й, 22-й и другие, кроме 4-го и 8-го корпусов, которые начали формироваться значительно раньше и были более-менее способны вступить в войну. Они к тому же имели в своем составе и новые танки Т-34 и КВ». /49/.

Даже тогда, когда совершенно ясно установлены направления главных ударов, наносимых германскими войсками, а также их группировка и силы, командование КОВО оказалось неспособным взять на себя ответственность и принять кардинальное решение для спасения положения, сохранить от полного разгрома большую часть войск, оттянув их в старый укрепленный район.