Пять откровений о жизни - Бронни Вэр

Слезы хлынули у меня из глаз, и я не скрывала их. «Хорошего вам путешествия, моя дорогая подруга», – произнесла я про себя от всего сердца. Брат Кэт и его жена подошли ко мне, тоже в слезах, и по очереди обняли. Им нужно было идти заниматься формальностями. Я в последний раз взглянула на тело Кэт – тело, которое я так часто мыла и массировала. Кэт в нем уже не было; ее дух отправился дальше. Но она оставалась в моем сердце, и, чуть улыбнувшись, я окончательно простилась с ней и ее семьей. Ночная сиделка тоже простилась и уехала. Выйдя из дома Кэт в последний раз, я закрыла за собой калитку и остановилась на тихой улице, ярко освещенной фонарями.

Каждый раз после смерти пациента мир выглядел для меня нереальным. Я все воспринимала и ощущала особенно остро, и мне казалось, что я наблюдаю за всем откуда-то со стороны. Входя в трамвай, я не замечала людей вокруг. Мир жил своей жизнью, а я все думала о Кэт и о проведенном с ней чудесном времени.

Трамвай остановился на светофоре, и я увидела, смеющихся людей у двери в ресторан. Стоял мягкий, ласковый вечер, и все прохожие казались веселыми. Мои усталые слезящиеся глаза улыбались, глядя на чужое счастье. Внезапно я услышала разговоры других пассажиров, которых все это время не замечала. Все это были веселые, радостные разговоры. В тот вечер счастье, казалось, было разлито в воздухе. Мне было грустно, но я тоже чувствовала себя счастливой – ведь мне довелось узнать Кэт и подружиться с ней.

Отзвуки чужого смеха танцевали вокруг, наполняя счастьем и меня. Трамвай двинулся вперед, я посмотрела в окно и задумалась о добрых сердцах людей во всем мире и тех, которые были рядом прямо сейчас. От благодарности у меня на душе стало тепло, и я невольно улыбнулась.

Я не думала ни о прошлом, ни о будущем. Счастье всегда в настоящем – там же, где была я.

Ленни был одним из моих последних клиентов, и он оказал на меня глубочайшее и очень благотворное влияние. Я ухаживала за ним в доме престарелых. Надо сказать, что за смены в доме престарелых я по-прежнему бралась неохотно – стоило мне только войти туда, у меня сразу начинало болеть сердце за его обитателей. Так что на эту работу я соглашалась только тогда, когда у меня не было совершенно никаких предложений по уходу на дому. Именно так вышло с Ленни, и я этому очень рада.

Когда мы познакомились, Ленни оставалось жить уже совсем недолго. Его дочь наняла меня в качестве дополнительной сиделки, зная, что сотрудники дома престарелых слишком заняты, чтобы уделять ему дополнительное внимание. Ленни спал почти весь день, а когда бодрствовал, соглашался пить чай, но отказывался от еды. Проснувшись, он похлопывал ладонью по кровати, чтобы я села к нему поближе, потому что у него не было сил разговаривать громко. «Я прожил хорошую жизнь, – часто повторял он. – Да, хорошую жизнь».

Эти слова каждый раз напоминали мне, что счастливым человека делают не обстоятельства, а точка зрения, потому что жизнь Ленни никак нельзя было назвать даже легкой. Он остался круглой сиротой в четырнадцать лет. В следующие несколько лет все его братья и сестры либо умерли, либо разъехались по миру, потеряв связь друг с другом. Он познакомился с Ритой, любовью всей своей жизни, когда ему исполнилось двадцать два года, и женился на ней «с ураганной скоростью», как он сам выражался.

У них родилось четверо детей. Старший сын погиб во время войны во Вьетнаме, что до сих пор заставляло Ленни печально качать головой. Он был яростным противником войны, называя ее безумием. Он не понимал, кому вообще могло прийти в голову, что война способна привести к долгосрочному миру. Я разделяла его мысли о безумном и плачевном состоянии мира и быстро научилась ценить ум и рассуждения этого замечательного человека.

Время от времени в комнату заглядывали работники дома престарелых, предлагая Ленни поесть, но он всегда с улыбкой отказывался. Как только дверь закрывалась, шум в коридоре, казалось, затихал, как будто мы вдвоем переносились в отдельное измерение.

Старшая дочь Ленни вышла замуж и переехала жить в Канаду. Через девять месяцев она погибла, разбившись на машине в метель. «Наша звездочка, – говорил о ней Ленни. – Она сияла, как звездочка, и теперь она навсегда отправилась на небо».

Пока я слушала Ленни, у меня нередко глаза были на мокром месте. Работа сиделки научила меня никогда не пытаться сдерживать слезы. Чем больше я развивалась, тем естественней выражала свои чувства. Общество заставляет нас героическими усилиями соблюдать приличия, и мы платим за это непомерно высокую цену. Искренность моих чувств нередко помогала родным моих пациентов: увидев мои слезы, они тоже начинали плакать. Трудно представить, но некоторые из них не плакали с самого детства. Глядя на это, я только больше убеждалась в том, как важно искренне выражать свои чувства.

Младший сын Ленни оказался слишком ранимым для этого мира, и у него развилось психическое заболевание. В то время системы поддержки для подобных людей еще не существовало, и, если семья не справлялась с уходом за больным идеально, его забирали в психиатрическую лечебницу. Ленни и Рита хотели оставить Алистера дома, где они могли бы дать ему любовь и заботу, но врачи им этого не разрешили. Алистер прожил остаток жизни, одурманенный лекарствами, и Ленни больше ни разу не видел, чтобы он улыбнулся.

Последняя дочь жила в Дубае, где ее муж работал инженером по контракту. Она звонила в дом престарелых, когда я была на работе, и мы с ней разговаривали. По телефону она казалась мне приятной женщиной, но прилететь к отцу не могла.

Рита умерла, не дожив до пятидесятилетия, всего несколько лет спустя после того, как Алистера забрали в психиатрическую лечебницу. Она заболела, и в течение нескольких недель ее не стало. И все равно Ленни утверждал, что прожил хорошую жизнь. Сквозь слезы я спросила его, как это возможно. «Мне выпало счастье любить, и за все прожитые годы эта любовь не ослабевала ни дня», – сказал он.

После работы мне не хотелось идти домой, но Ленни все равно пора было отдыхать. Каждый день, возвращаясь в дом престарелых, я молилась, чтобы он был еще жив. Это была непростая ситуация. Я знала, что он хочет умереть, чтобы вновь воссоединиться с Ритой и своими детьми, и в этом отношении я желала ему скорейшего ухода. Но одновременно мне хотелось, чтобы он подольше побыл со мной, ради моего развития и нашей дружбы.

Ленни много работал – слишком много, говорил он. Вначале это помогало ему заглушить боль, а как еще справиться со своими потерями, он не знал. В последние годы, по рекомендации своей дочери Роуз, он обратился к психотерапевту и научился говорить о пережитом. Вспоминая свои утраты, он исцелился, и теперь свободно рассказывал мне обо всем.

Он также расспрашивал меня о моей жизни. Ему казалось поразительным, что молодая женщина могла распродать почти все свое имущество, сложить остатки в машину и отправиться навстречу новой жизни, не представляя, куда приведет этот путь, – и так не один раз, а много.

Я объяснила, что на мою жизнь очень сильно повлияли первые серьезные отношения с мужчиной. Мне тогда еще многое предстояло в себе открыть, но жизнь в постоянном угнетении и страхе привела к тому, что неизведанное манило меня с неодолимой силой. Когда эти отношения, наконец, закончились, я ощутила свободу, которой раньше не знала. С женихом мы встретились, когда я была еще очень молода и не успела по-настоящему узнать свободу взрослой жизни. К концу наших отношений мне было двадцать три, и я наконец начала делать то, что положено делать в этом возрасте: развлекаться и получать удовольствие от жизни.