Объектно-ориентированная онтология: новая «теория всего» - Грэм Харман

Мы подошли к завершению первой всеобъемлющей книги об объектно-ориентированной онтологии для широкого круга читателей. Даже если вы не чувствуете, что усвоили все представленные здесь идеи, вы спокойно можете сказать, что знакомы с данной темой лучше большинства ее критиков. Есть несколько различных способов оценить значение ООО с исторической точки зрения, в зависимости от того, какой из них кажется наиболее интересным каждому отдельному читателю. Один из них — это считать объектно-ориентированную онтологию возрождением скрытого, периодически поднимающегося на поверхность течения, противостоящего эксцессам подрывающих и надрывающих методов. Ее ключевыми моментами тогда будут субстанции Аристотеля, монады Лейбница, кантовские вещи-в-себе, плоские онтологии Уайтхеда и Латура с их сущностями/акторами, объектно- ориентированные импульсы в работах Гуссерля (интенциональные предметы) и Хайдеггера (вещь). Еще один вариант понимания ООО — это считать, что на образовавшейся после Канта развилке она выбрала иную дорогу, нежели остальной немецкий идеализм (Гегель, Фихте, Шеллинг). Последний устранил кантовские вещи-в- себе и одновременно ухватился за его же предрассудок, гласящий, что философия должна в первую очередь говорить о взаимной игре мысли и мира, а не касающиеся людей объект-объектные отношения оставить математизирующим все подряд методам естествознания. ООО, наоборот, поддерживает вещи-в-себе, задаваясь при этом вопросом, почему Кант считал их одиноким и трагическим бременем человека, вместо того чтобы видеть в них непостижимое условие любого отношения, например между огнем и хлопком или каплями дождя и смолой. В-третьих, междисциплинарный успех ООО позволяет нам рассматривать ее как всеохватывающий метод в духе акторно-сетевой теории, который при этом сохраняет нереляционное ядро каждого объекта, прокладывая тем самым путь для эстетического понимания вещей. В зависимости от своего настроения, я по очереди отдаю предпочтение каждой из этих концепций, и подобным же образом может поступать и читатель.

Теперь будет полезно завершить эту книгу кратким обзором некоторых из основных принципов ООО, описанных выше. Часть этой работы была уже выполнена другими, и на эти случаи я постараюсь указать.

Плоская онтология (глава 1). Идея состоит в том, что философия, стремясь говорить обо всем, должна начать с максимально широкой расстановки своих сетей. Главный противник плоской онтологии —это таксономический предрассудок, заранее полагающий, что мир должен быть поделен между небольшим числом радикально различающихся типов сущностей.

Средневековая философия вращалась по орбите вокруг различия между Богом с одной стороны и всем остальным с другой. Нововременная (modern) философия попросту заменила Бога человеческой мыслью, но не отказалась от представления, будто один сверхважный тип бытия настолько сильно отличается от всех прочих, что заслуживает занять собой пятьдесят процентов онтологии. Эта нововременная таксономия и по сей день продолжает функционировать в работах таких выдающихся европейских философов, как Жижек, Бадью и Мейясу. Вот почему ООО, используя термин Латура, называет себя «ненововременной» (non-modern) философией. Так как у нас нет ни малейшего желания возвращаться в донововременную (pre-modern) эпоху, мы попросту отвергаем якобы базовые дистинкции «мысль/мир» или «человеческое/нечеловеческое», неверно разрезающие Вселенную пополам. На использование термина «плоская онтология» ООО вдохновил Деланда, хотя описываемое этой фразой течение можно обнаружить на протяжении всей истории философии, особенно в утверждении Аристотеля, что, хотя люди, животные и растения могут и отличаться друг от друга, человек — это всего лишь человек, а растение — всего лишь растение. То есть как сущности они равны.

Антисрыв (глава 1). Объект — это то, что нельзя свести к одному из двух основных видов знания: к тому, из чего он состоит, и к тому, что он делает. Слишком много философий на Западе пытались утверждать, что объект —это попросту либо одно, либо другое, или же и то и другое вместе. Другой способ выразить то же самое — это сказать, что ООО твердо придерживается антибуквалистскоговзгляда на объекты, буквализм — это представление о том, что мы можем «перефразировать» объект так, как если бы он был не более чем суммой своих качеств или следствий (effects).

В терминах современной философии модель вихревого, динамического целого, лишь временно дарующего жизнь преходящим объектам (Анри Бергсон, Джейн Беннетт), рассматривается ООО как форма подрыва. Дело обстоит так потому, что подобная модель полагает индивидуальные сущности незначительными в сравнении с лежащим в основе всего единством. С другой стороны, ООО не может поддерживать философии действий или событий, поскольку они надрывают объекты. Эта критика хорошо работает в различных версиях акторно-сетевой теории Латура, в теории Фуко о том, что дискурсивные события предшествуют объектам, а также в идее Деррида о том, что ничто не тождественно самому себе (то есть как таковое не «присутствует»), а существует лишь в форме диссеминации. Несколько дней назад я видел еще один вариант подобной теории в ветке интернет-комментариев, где анонимный критик ООО, наоборот, нахваливал Карен Барад и Донну Харауэй за защиту ими «отношений без соотносимого» (318). Хотя в трудах Барад и Харауэй много ценного, я не понимаю, как осуществима идея отношений, порождающих свои условия из ничего: как если бы брак на ровном месте порождал обоих партнеров из воздуха, не объединяя и не меняя их. Трудно представить себе более суровую форму надрыва, где, как мы успели понять, существует проблема невозможности объяснения изменений.

ООО не есть форма материализма(глава 1). Любая новая теория будет притягивать к себе определенное количество неверных истолкований. Вне всякого сомнения, наиболее распространенная ошибка, касающаяся ООО, содержится в утверждении, что она есть форма «материализма». На самом деле у ООО нет никакого интереса к понятию «материи», не говоря уже о материализме. Представление о материи как о неоформленной физической субстанции, в которой могут отпечатываться формы, не имеет никакого основания в опыте и просто бесполезно в теоретическом смысле.

Различие между лошадью, воображаемой лошадью и единорогом состоит не в том, что первая неотъемлемым образом «присутствует» в материи, тогда как последние — нет. Как раз напротив, различие состоит в том, что реальная лошадь имеет иную форму, чем воображаемая, и определенно иную, нежели единорог. Одним из следствий этого является то, что мы не можем «извлечь» форму из вещи, выразив ее в математических или других непосредственно познаваемых терминах; или, скорее, мы можем это сделать, но ценой превращения формы во что-то еще. Не существует перевода чего-либо без потерь энергии, и потому ничто не может быть постигнуто совершенным образом.

Объекты изымают себя не только из человеческого, но и из обоюдного доступа (глава 1). Это важная особенность, отличающая ООО от Канта и от его важных наследников вроде Хайдеггера. Большинство посткантианских философий приняло некую версию критики Канта немецким идеализмом: невозможно мыслить вещь вне мысли и потому понятие вещи-в-себе, существующей помимо мысли, непоследовательно. Напротив, ООО полностью принимает кантианскую вещь-в- себе, так как попросту не считает ее чем-то, что неотступно следует за одной лишь человеческой мыслью. Огонь и хлопок так же непонятны друг другу, даже если они и не настолько «сознательны», как люди или животные. Если мы вспомним двух последних великих философов, переодевшихся в маскарадные костюмы социологов (Латура и Лумана), то увидим, что коммуникация не так проста, как полагает Латур. Отношения случайны в жизни вещей, чего не скажешь о той материи, из которой они состоят; более того, далеко не все отношения оставляют непреходящий след на своих участниках. Коммуникация, в свою очередь, и не настолько трудна, как считает Луман. Люди могут взаимодействовать со своими обществами и политическими системами и влиять на них, хотя и здесь далеко не все подобные взаимодействия оставляют какой-либо след. Коммуникация между объектами ни легка, ни невозможна, но и трудна и возможна одновременно.