Герцог в моей постели - Амелия Грей

Плечи Луизы начали как-то странно вздрагивать. Казалось, она беззвучно плакала. Брэю захотелось обнять ее, прижать к себе, утешить, но он не мог себе этого позволить – вокруг толпа.

– Что случилось, Луиза?

– Роттен-Роу… – чуть слышно пробормотала она. – Здесь погиб Натан?

«О господи!» – чуть было не вырвалось у Брэя.

Луизу трясло как в лихорадке, слезы туманили взгляд, голова неистово кружилась.

– Простите, – тихо произнес герцог. – Я, конечно же, должен был подумать…

– Ничего страшного, – ответила Луиза, стараясь, чтобы голос не дрожал и не выдавал ее боли. – Не можете же вы все время думать об этом… С того дня прошло уже два года… Вряд ли вы вспоминаете об этом, каждый раз гуляя в этом парке…

– Мне случалось несколько раз бывать здесь с тех пор, – произнес Брэй. – Но вы-то пришли сюда впервые…

Луиза рассеянно смотрела на проезжавшие мимо экипажи, не в силах сдержать слез, которые уже лились из глаз сплошным потоком. Ей не хотелось выказывать свои эмоции в таком людном месте, но слезы слишком душили ее и потребность выплакаться была так велика, что она не смогла удержаться.

Луиза старалась не смотреть на его светлость, потому что боялась, что стоит ей кинуть на него один взгляд, как она тут же бросится в его объятия, уткнется лицом в широкую грудь и начнет безудержно рыдать, оплакивая смерть не только Натана, но и своих матери и отца.

Со дня смерти Натана у Луизы не осталось никого, кому она могла бы поплакаться. К тому же она просто не имела права выказать хотя бы раз свою слабость перед сестрами, вся забота о которых теперь легла на ее плечи. Они не должны были догадываться, как нуждается сама Луиза в сильном плече, на которое могла бы опереться…

Горе душило Луизу, словно грозя поглотить ее целиком.

Его светлость стоял, молча глядя на нее. Во взгляде его читалось, что он понимает, что сейчас чувствует Луиза.

– Я не сразу поняла, что мы находимся на Роттен-Роу, пока вы этого не сказали, – тихо проговорила она. – Мои мысли были заняты совсем другим. Когда мы сидели в экипаже, мне приходилось следить за вертевшимися девочками, да и беспокойство по поводу Гвен терзало меня… Ведь именно здесь, на Роттен-Роу, погиб Натан?

– Да, здесь. Если б вы знали, мисс Прим, как часто я проклинаю себя за то, что согласился на то дурацкое пари!

– Признаюсь честно, ваша светлость, я вас проклинала наверняка еще чаще…

– Да уж не сомневаюсь.

– Вы знаете, что по соседству с нами живет девушка, которая надеялась, что Натан наконец перестанет все время ездить в Лондон и женится на ней.

– Об этом Натан мне ни разу не говорил. Впрочем, он вообще не так уж много рассказывал о себе…

– Когда мой отец вдруг унаследовал титул виконта, он, собственно, ничуть не изменился. Жить мы стали, может быть, и побогаче – переехали в Уэйбери, у нас стало больше слуг, – но отец все равно остался прежним. В Лондон он никогда не ездил, хотя, может, не столько потому, что не хотел, сколько потому, что здоровье не позволяло: он уже тогда был болен… Изначально Натан был тихим, спокойным книжным мальчиком, одно время даже хотел пойти по стопам отца и стать священником, но тут отец как раз унаследовал титул виконта. Натан, соответственно, стал его наследником, и папа начал готовить его к этому. Натан, после того как уехал в Лондон и вступил в «Клуб наследников», сильно изменился…

– Да, Лондон таит в себе множество соблазнов для молодого человека! – покачал головой герцог.

– Особенно если на этого молодого человека вдруг неожиданно в одночасье свалились титул и богатство.

– Не стоит обвинять его за это, Луиза.

– Когда отец умер и Натан унаследовал титул виконта, он, кажется, загорелся идеей испробовать все, что может предложить греховный Лондон. Имения, деньги, карты, женщины – все это очень изменило Натана… Собственно, он и сам это признавал.

– Тем не менее я должен сказать, что при всем этом Натан продолжал оставаться хорошим другом и честным малым. Мы все любили его…

– Спасибо, ваша светлость… – Луиза помолчала с минуту, глядя в сторону. – Кстати, эти фонари, которые вдоль дороги… В ту ночь они были зажжены?

– Фонари здесь зажигают обычно в сумерки. К утру они уже светят еле-еле…

– Скажите, ваша светлость, вы по-прежнему участвуете в подобных гонках?

– Это обычное развлечение молодых людей из высшего света, – пожал плечами герцог, уклоняясь от прямого ответа.

– В ту ночь, говорят, был сильный туман…

– Да.

Набравшись смелости, Луиза повернулась к герцогу:

– Вы можете рассказать подробнее о том несчастном случае?

С минуту герцог молчал, глядя на Луизу с такой нежностью, что ей снова захотелось кинуться в его объятия и разрыдаться.

– Я ведь имею право знать подробности!

– Вы уверены, что вам это нужно? Вашего брата все равно уже нет…

– Но он же умер не сразу? Он ведь успел что-то сказать вам перед смертью…

– Кое-что успел.

– Так что же случилось? Двуколка перевернулась? Наехала на столб? Колесо отвалилось? Что?

– Никто не знает. Там было темно, туман да еще и дождь…

Луиза понимала, что герцогу тяжело говорить об этом, но раз уж начала задавать вопросы, остановиться не могла: ей хотелось знать все.

– Темно, туман – и вы все равно согласились ехать с ним наперегонки?

– Мы часто дурачились с ним подобным образом. К тому же в ту ночь были чертовски пьяны, а пьяному, как известно, море по колено… Вокруг было полно свидетелей, но, видимо, никому не пришло в голову остановить нас. Я говорю все это не для того, чтобы как-то оправдать себя: прекрасно понимаю, что все это меня нисколько не оправдывает, – а просто рассказываю, как все было.

– И у вас нет ни малейшего представления о том, что случилось?

– Скорее всего под колесо двуколки попал кирпич, бутылка или еще что-нибудь, – и Натана выбросило из экипажа. Во всяком случае, когда я подъехал, он лежал на земле…

Луиза невольно передернулась.

– Он сломал себе позвоночник? Или шею?

– Врач, которого мы вызвали, сказал, что кости не были сломаны, но Натан повредил себе внутренние органы. Доктор пытался помочь, но было уже поздно.

Луиза чувствовала, что эти воспоминания причиняют боль герцогу, но где-то в глубине души некий злорадный голосок твердил ей, что его светлость до некоторой степени заслуживает это.