Эйзенхауэр - Лариса Дубова

Пятнадцатого мая Дуайт в сопровождении Кей, ее матери и генерала Брэдли побывал в Лондоне. Они посетили памятные места, где располагалась ставка, а вечером отправились в театр. И без того циркулировавшие слухи были подогреты тем, что Кей сидела в ложе рядом с Дуайтом. Их моментально сфотографировали, и в следующие дни этот снимок облетел мировую прессу.

Кто-то в зале крикнул: «Произнесите речь!» — и весь зал откликнулся эхом: «Речь!» «Речь!» Генерал сказал лишь: «Я рад вновь побывать в стране, где могу говорить на почти родном ей языке», — но его слова утонули в бурных овациях.

Не прошло и месяца, и 12 июня Дуайт вновь приехал в Лондон, на этот раз для участия в официальных торжествах по случаю победы. Утром он решил погулять в Гайд-парке, но тотчас был узнан. Его окружила толпа, стали задавать вопросы, требовать автографы. Дуайта едва спасли подоспевшие полицейские, и на их машине он возвратился в свою резиденцию.

Затем в конном экипаже Эйзенхауэр проехал по центральным улицам в городскую ратушу, где лорд-мэр британской столицы наградил его Почетным мечом. После этого Дуайт произнес заготовленную речь, в которой подчеркнул, что меч, врученный ему, является признанием заслуг миллионов людей, восстановивших мир на земле, ковавших победу в союзных странах. Вслед за этим он вместе с Черчиллем, обнимавшим его за талию, вышел на балкон, под которым собрались тысячи лондонцев.

В конце июня Дуайт прилетел на родину. Излишне рассказывать, с каким восторгом его встречали везде, где бы он ни появлялся. Но наиболее показательной была встреча в Конгрессе, где генерал выступил на объединенном заседании палат. Его приветствовали стоя, причем специалисты по истории законодательной власти в США пришли к выводу, что это была самая длительная овация, когда-либо раздававшаяся на Капитолии. Батчер записал в дневнике, что многие присутствовавшие думали при этом, как прекрасно выглядел бы оратор, если бы выступал перед Конгрессом в качестве президента страны. Так уже в 1945 году стали раздаваться призывы к Эйзенхауэру возглавить высшую исполнительную власть.

Столь же триумфальными были встречи в провинции. В родном Абилине Дуайта приветствовала аудитория в 20 тысяч человек, в четыре раза превышавшая население городка, — на встречу приехала масса жителей из окрестных мест. Радостные крики и слезы восторга стали ответом на речь прославленного генерала, начатую словами: «Это было то ли мое счастье, то ли мое несчастье — бродить по нашему миру на порядочные расстояния. Но никогда этот город не исчезал из моего сердца и моей памяти».

Торжества, однако, очень скоро прекратились. Надо было наводить порядок в разгромленной, разрушенной, голодающей Германии.

Часть вторая. ПРЕЗИДЕНТ

Парадоксально, но вполне естественно в новых условиях Эйзенхауэр по окончании войны в Европе оказался пониженным в должности и объеме полномочий. Немедленно по окончании военных действий Великобритания вывела свои вооруженные силы из подчинения объединенному командованию, и Эйзенхауэр остался командующим только американским военным контингентом в Европе и главой американской зоны оккупации Германии.

Впрочем, подобные «понижения» были и у военных руководителей других стран. Маршал Жуков, заместитель Верховного главнокомандующего, стал теперь командовать советской оккупационной зоной.

Пятнадцатого мая 1945 года перед поездкой в Великобританию и США Эйзенхауэр перевел свой штаб из Реймса во Франкфурт-на-Майне, где его службы заняли помещения знаменитого германского объединения химических концернов И.Г. Фарбен, в свое время щедро финансировавшего Гитлера и его партию. Каким-то чудом огромное здание фирмы сохранилось в разрушенном городе. Служебный кабинет шефа был огромным, нарядным и вообще барским. Дуайт брюзжал, что такое помещение должно было бы «принадлежать султану или кинозвезде».

Он поселился в соседнем небольшом курортном городке Бад-Хомбург. В тот же день, когда он переместился в Германию, Дуайт написал Маршаллу, что следовало бы разрешить американским военным, которые теперь будут находиться на немецкой земле неопределенное время, соединиться с семьями, и просил разрешения на приезд супруги. Это означало полный разрыв с Кей. Но она и не претендовала на то, чтобы остаться с Дуайтом навсегда.

С этим письмом произошла путаница. Восприняв только его вторую часть, а первую сочтя лишь «введением» к ней, Маршалл решил посоветоваться с президентом. К его удивлению, Трумэн ответил резким «нет!». Видимо, он невнимательно слушал начальника штаба и не понял, о чем идет речь; об этом свидетельствует опубликованный через много лет мемуарный рассказ Трумэна журналистке Мёрл Миллер: Маршалл якобы принес ему письмо Эйзенхауэра о желании получить развод и жениться на Кей.

Правда, С. Амброз высказал мнение, что президент фактически запретил Эйзенхауэру вызывать жену в Европу, а версию о разводе и новом браке приписывает престарелому возрасту и забывчивости Трумэна. Но это не согласуется со всем контекстом бесед Трумэна с Миллер, в которых экс-президент демонстрировал твердую память и знание деталей.

В результате Эйзенхауэр вынужден был извиниться перед Маршаллом за свою просьбу. Дуайта утешало, что его сын служил в части, расположенной всего лишь в получасе езды на машине от Бад-Хомбурга, и при первой же возможности приезжал к отцу Джон вспоминал: «Папа был человеком одиноким в это время, почти всеми покинутым после военных волнений». Конечно, это было преувеличение — вокруг Дуайта кипела жизнь, в которой он сам принимал живейшее участие. Его рабочий день был полон забот. Но всё же это были заботы невоенного характера.

Теперь, когда Эйзенхауэр командовал не объединенными силами, а только американским контингентом, Кей, подданная британской короны, не могла продолжать службу По всей видимости, пытаясь остаться с Дуайтом, Кей отправилась в США и подала ходатайство о предоставлении ей американского гражданства. Но процедура эта занимала немалое время, всё должно было идти по закону, и Эйзенхауэр решил просто прервать связь военных лет, положив конец всевозможным слухам и сплетням, ходившим в том числе и в высших кругах.

Неизвестно даже, объявил ли Дуайт свою волю Кей с глазу на глаз. Похоже, у прославленного полководца не нашлось для этого мужества, ибо в архиве сохранилось его письмо Кей, в котором сообщалось о принятом решении. Письмо было сугубо деловым. В нем, разумеется, ничего не говорилось о личном разрыве, а лишь указывалось, что Кей Саммерсби не может больше служить в его штабе, поскольку является британской подданной. Выражалась глубокая благодарность за «неоценимую лояльность и верность, с которыми Вы работали под моим личным руководством», и высказывалось «глубокое огорчение», что эта работа, которая «была столь ценной для меня, должна быть прервана именно таким образом». Автор письма заверял, что ему «всегда будет интересно узнать, как обстоят дела» у его адресатки. К машинописному тексту было добавлено от руки: «Заботьтесь о себе и сохраняйте оптимизм». Эти слова хотя бы незначительно смягчали официальную сухость послания.