Эйзенхауэр - Лариса Дубова

Эйзенхауэр приказал начать создание комплекса документальной базы преступлений нацизма перед человечеством, предназначенного прежде всего для предстоявшего суда над военными преступниками, но также для истории, чтобы потомки не допускали возникновения новых преступных, человеконенавистнических режимов.

По распоряжению Дуайта документальные кинофильмы и фотографии в обязательном порядке показывали пленным немецким солдатам и офицерам, а также гражданскому населению Германии. Эти люди в ужасе закрывали глаза — кто искренне, а кто и лицемерно. Особенно потрясали трофейные немецкие фотографии, свидетельствовавшие об истреблении евреев в газовых камерах, запечатлевшие людей, подвешенных к потолку или распятых на столбах, погибших в нечеловеческих мучениях. Эйзенхауэр послал фото и документы о нацистских преступлениях Черчиллю, а тот распорядился собирать и бережно хранить подобные свидетельства.

По требованию Эйзенхауэра немецкие военнопленные, а также гражданские лица направлялись на принудительные работы по захоронению убитых заключенных и уборке концлагерей.

Эйзенхауэру, безусловно, принадлежала большая заслуга в разоблачении преступлений нацистского режима и участия в них не только эсэсовцев и нацистов, но и огромного числа рядовых жителей, которым предстояло пройти длительный этап морального покаяния, чтобы вновь стать полноценными гражданами Европы.

Точно так же он стремился на заключительном этапе войны в максимальной степени проявить добрую волю по отношению к СССР. Дуайт полностью отдавал себе отчет, что из всех стран антигитлеровской коалиции СССР понес наибольшие потери, что именно восточному союзнику должны достаться главные плоды победы. Он писал: «Теперь русские, у которых были относительно слабые связи с американцами и англичанами, не понимают нас, а мы их. Чем большие контакты мы будем иметь с русскими, тем лучше они будут понимать нас, и тем теснее будет наше сотрудничество. Русские — искренние и прямые в своих делах, и любая уклончивость вызывает их подозрения. С ними можно будет работать, если мы будем следовать определенным принципам дружеского сотрудничества, которое является результатом великих достижений союзного единства».

Можно, конечно, снисходительно улыбаться по поводу политической неискушенности и утопичности взглядов Эйзенхауэра, который будет быстро овладевать искусством политика уже после войны. Но в то же время нельзя не видеть в его словах искренности и честности выдающегося полководца, стремившегося положить конец войнам.

Но прежде чем положить конец всем войнам, надо было завершить ту войну, которая еще шла.

Эйзенхауэру многократно докладывали, что в германских высших кругах зреет намерение капитулировать перед западными союзниками, но продолжать войну против СССР, а при идеальном варианте даже объединиться с американцами в антисоветском походе. Такие тенденции стали особенно ощутимы после самоубийства Гитлера 30 апреля 1945 года. В то время как отдельные соединения на Восточном фронте продолжали упорное сопротивление, другие части отходили в западном направлении и в массовом порядке сдавались в плен американцам и британцам.

Первого мая адмирал Дениц, который накануне в соответствии с последней волей Гитлера стал рейхсканцлером, по радио обратился к нации с призывом продолжать борьбу на востоке, ни слова не сказав о войне на западе. На следующий день он приказал германским войскам прекратить огонь на западном направлении и приступить к сдаче в плен. В специальной радиограмме Эйзенхауэру он предложил прислать в его ставку своих представителей для подписания документа о капитуляции.

Эйзенхауэр отверг это предложение. Более того, он отдал приказ о запрете германским военным и гражданским лицам пересекать Эльбу в западном направлении для сдачи войскам союзников; в случае необходимости разрешалось открывать по ним огонь. Хотя на практике этот приказ не соблюдался, он был свидетельством добросовестности главнокомандующего по отношению к восточному союзнику.

Четвертого мая в ставку Эйзенхауэра прибыл германский адмирал Ганс Георг Фридебург и от имени Деница вновь предложил полную капитуляцию германских вооруженных сил перед американцами и англичанами. Отказавшись принять германского представителя, Эйзенхауэр велел передать ему, что безоговорочная капитуляция должна быть осуществлена одновременно перед всеми союзниками. 6 мая в Реймс явился начальник штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта генерал-полковник Альфред Йодль. Получив тот же ответ, он запросил 48-часовой перерыв, чтобы связаться с Деницем и для получения инструкций. Эйзенхауэр понимал, что германское командование пытается максимально затянуть подписание акта о капитуляции, чтобы через Эльбу на Запад перебралось как можно большее число немцев. Он отлично знал, что его приказ о заградительной линии на Эльбе фактически не соблюдается, но ничего не мог с этим поделать — не стрелять же в самом деле по безоружным людям, идущим с поднятыми руками.

Йодлю было заявлено, что акт о капитуляции, текст которого уже подготовлен, должен быть подписан немедленно. Ему была предоставлена линия связи, по которой он получил неохотное согласие Деница.

Добившись полного выполнения своих условий, Эйзенхауэр оказался перед нелегкой проблемой: как реально осуществить капитуляцию Германии не только перед западными державами, но и перед СССР. Однако на этот счет у него был припасен один вариант. В то время в Западной Европе находился единственный представитель высшего военного командования СССР — руководитель советской военной миссии, военный атташе советского посольства в Париже и одновременно резидент военной разведки генерал-лейтенант артиллерии Иван Алексеевич Суслопаров, на которого была возложена задача поддерживать связь с союзным командованием.

С осени 1944 года, когда Суслопаров прибыл в Париж, до мая 1945-го его функция сводилась к решению мелких технических вопросов. Но теперь Эйзенхауэр решил, что Суслопаров как представитель советского командования на Западе и есть то авторитетное лицо, которое может поставить подпись от имени СССР.

Вечером 6 мая к Суслопарову прилетел представитель Эйзенхауэра с сообщением о готовности германского командования капитулировать перед всеми союзниками и о том, что подписание акта о капитуляции назначено на два часа ночи 7 мая в резиденции Эйзенхауэра в Реймсе. Ознакомившись с текстом акта, Суслопаров счел, что он приемлем. В нем говорилось, что в ночь на 9 мая (в 23 часа 01 минуту по среднеевропейскому времени или в 00 часов 01 минуту по московскому времени) будет осуществлена безоговорочная капитуляция всех сухопутных, морских и воздушных вооруженных сил, находившихся к тому моменту под германским контролем, а все германские войска будут оставаться на занимаемых позициях. Запрещалось выводить из строя вооружение и другие средства войны. Гарантировалось исполнение приказов главнокомандующего союзными экспедиционными силами и советского командования. В акте говорилось, что только его английский вариант является аутентичным, что усиливало «дипломатическое унижение» немцев.

Суслопаров немедленно послал в Москву телеграмму с текстом акта о капитуляции и просил срочных указаний, а сам немедленно вылетел в Реймс. Время, назначенное для подписания акта, приближалось, а ответа из Москвы не было. Суслопаров понимал, что если не подпишет акт о капитуляции, дело будет выглядеть так, будто немцы капитулировали только перед Западом.