Ты кем себя воображаешь? - Элис Манро

«Завистливые сволочи, окопались на тепленьких местечках».

Роза отчетливо услышала эту фразу — или подумала, что услышала. Они бросали на нее быстрые презрительные взгляды. Во всяком случае, так ей казалось: она не могла смотреть прямо на них. Сволочи на тепленьких местечках. Это про нее. Разве? Разве она имеет какое-то отношение к тепленьким местечкам? Она, Роза, которой пришлось взяться за преподавание, потому что актерской работы ей давали мало и ей не хватало на жизнь? Которую взяли преподавать за ее опыт в театре и на ТВ, но срезали ставку, потому что у нее нет диплома по профилю? Она хотела подойти к молодым людям и сказать им об этом. Хотела произнести речь в свою защиту. Годы труда, изнеможения, скитаний, школьные актовые залы, нервы, тоска. Не знать, кто и когда заплатит тебе в следующий раз. Она хотела воззвать к их жалости, чтобы они простили ее, полюбили и приняли к себе. Она хотела быть на их стороне, а не на стороне людей в гостиной, которые за нее заступились. Но Роза сделала выбор из трусости, а не потому, что правда была на стороне этой молодежи. Роза боялась этих молодых людей. Боялась их жестокой добродетели, их холодных презрительных лиц, их тайн, их смеха, их непристойностей.

Она подумала об Анне, своей дочери. Анне семнадцать лет. У нее длинные светлые волосы, а на шее — тонкая золотая цепочка. Очень тонкая — нужно вглядеться, чтобы увидеть, что это именно цепочка, а не просто блик на гладкой, светлой коже. Анна была не такой, как эти молодые люди, но столь же отчужденной. Она каждый день ходила на балетные репетиции и ездила верхом, но не собиралась ни стать балериной, ни участвовать в соревнованиях по выездке. «Почему же?» — «Потому что это было бы глупо».

Что-то в манере Анны, тонкая цепочка, паузы в разговоре напоминали Розе бабушку Анны, мать Патрика. Но с другой стороны, думала Роза, возможно, что Анна так молчалива, придирчива и неприветлива только с матерью.

Черноволосый курчавый мужчина стоял в дверях кухни, глядя на Розу нахально, с иронией.

— Вы знаете, кто это? — спросила Роза у специалистки по самоубийствам. — Тот, кто увел этого пьяного?

— Это Симон. Я не думаю, что мальчишка был пьян, — мне кажется, это наркотики.

— Чем он занимается?

— Ну, наверно, студент какой-нибудь.

— Нет, — сказала Роза. — Я про Симона.

— А, Симон. Он работает на кафедре классической литературы. По-моему, он не всегда преподавал.

— Как и я, — сказала Роза и послала Симону улыбку, только что не сработавшую на молодых людях. Усталая, зависшая в пустоте, ничего не соображающая Роза начала ощущать знакомые шевеления, признаки, что ветер скоро переменится.

Если он улыбнется в ответ, значит жизнь начинает налаживаться.

Он улыбнулся, а специалистка по самоубийствам резко произнесла:

— Вы что, ходите в гости, только чтобы знакомиться с мужчинами?

* * *

Когда Симону было четырнадцать лет, он, его старшая сестра и еще один мальчик, их приятель, прятались в товарном вагоне, перебираясь из оккупированной части Франции в свободную. Они направлялись в Лион, где о них должны были позаботиться, переправить в безопасное место — этим занималась организация по спасению еврейских детей. Симона и его сестру уже вывезли из Польши в начале войны, к родственникам во Францию. И вот теперь им снова пришлось бежать.

Товарный поезд остановился. Он стоял неподвижно — среди ночи, где-то за городом. Дети слышали, как перекликаются по-французски и по-немецки. В передних вагонах поезда слышался шум. Скрежетали, открываясь, двери, грохотали сапоги по голым полам вагонов, и полы тряслись. Обыск поезда. Дети прикрылись какими-то мешками, но лица спрятать даже не пытались: они знали, что надежды нет. Голоса все приближались. Захрустел гравий под сапогами. Тут поезд дернулся. И тронулся — так медленно, что дети даже не сразу заметили, а заметив, решили, что это маневры или вагоны отводят на запасный путь. Они ждали, что поезд опять остановится и обыск продолжится. Но поезд шел. Он ускорил ход, сперва чуть-чуть, потом еще чуть-чуть. Потом набрал обычную скорость (не такую уж и большую). Они ехали, они укрылись от обыска, их везли дальше. Симон так и не узнал, что случилось. Опасность миновала.

Он сказал: когда он понял, что опасность миновала, то вдруг почувствовал, что они выберутся, что теперь с ними ничего не может случиться, что им сопутствует особое благословение, удача. Он воспринял случившееся как счастливый знак.

Роза спросила, встретился ли он потом с сестрой и приятелем.

— Нет. После Лиона — нет.

— Значит, повезло только тебе.

Симон засмеялся. Они лежали в постели — в Розиной постели, в старом доме на окраине деревни, выросшей на скрещении дорог. Они приехали с вечеринки прямо сюда. Был апрель, дул стылый ветер, и у Розы в доме было холодно. Мощности отопительного котла не хватало. Симон положил руку на обои за кроватью и показал Розе, какой там идет сквозняк.

— Что тебе нужно, так это теплоизоляция.

— Я знаю. Ужасно. И ты бы видел мои счета за топливо.

Симон сказал, что ей нужна дровяная печь. Он рассказал ей, какие бывают дрова. Клен, сказал он, топить кленом очень хорошо. Потом он начал рассказывать о разных видах теплоизоляции. Пенополистирол, «микафил», стекловолокно. Он вылез из кровати и зашлепал босиком по дому, осматривая стены. Роза крикнула ему вслед:

— Я вспомнила! Это был грант!

— Что? Не слышу.

Она вылезла из кровати и закуталась в одеяло. Стоя наверху лестницы, она сказала:

— Тот мальчик, он приходил ко мне с заявкой на грант. Он хотел стать драматургом. Я только сейчас вспомнила.

— Какой мальчик? А!

— Но я же его рекомендовала, я точно знаю.

Правду сказать, она рекомендовала абсолютно всех, кто об этом просил. Если у просящего не было никаких достоинств, Роза говорила себе, что, значит, просто не способна их увидеть.

— Наверно, ему не дали тот грант. Вот он и решил, что это я подставила ему подножку.

— Ну а даже если бы и так? — сказал Симон, вглядываясь в коридор, идущий к погребу. — Ты была бы полностью в своем праве.

— Я знаю. Но я боюсь этой компании. Ужасно не люблю, когда они меня не одобряют. Они так добродетельны.

— Они вообще не добродетельны, — сказал Симон. — Сейчас я обуюсь и посмотрю на твой котел. Скорее всего, тебе надо прочистить фильтры. У них просто манера общения такая. Нечего их бояться — они не умней всех остальных. Просто хотят откусить кусок власти. И это естественно.

— Но откуда такое злопы… — она запнулась, и ей пришлось начать слово с самого начала, — злопыхательство? Только из-за амбиций?

— Отчего же еще? — спросил он, поднимаясь по лестнице. Потянул за край одеяла, завернулся в него вместе с Розой и чмокнул ее в нос. — Хватит, Роза. У тебя совесть есть? Я простой рабочий человек, зашел посмотреть на ваш котел. Ваш котел в подвале. Простите, мадам, что я на вас так наткнулся.